Тевтонский крест

— Да, он с русских земель, — снизошел до ответа хан, — ибо мы, обитатели войлочных кибиток, не привыкли биться на кулаках. Зачем эта глупая забава воину, у которого есть оружие? А если уж драться без лука и сабли, то куда полезнее конная борьба на поясах. Сбросить в бою противника с седла, ухватив его за кушак — разумнее, чем бить кулаком по прочному доспеху.

Бурцев прикусил язык: помнится, под Вроцловом его именно так и свалили с Уроды. А ханская свита уже тянула сабли из ножен. Однако Кхайду не торопился оглашать смертный приговор взбунтовавшемуся полонянину.

— В чем дело, Димитрий?! — обратился хан к сопернику Бурцева. — О чем ты спорил с пленником, одолевшим тебя в честной схватке?

«В честной»? Гм, понятие о чести здесь, конечно, весьма растяжимое.

— Этот человека — с русская земеля, — в волнении коверкая татарские слова, ответил тот, кого назвали Димитрием. — Он браниться ручча[31] так же хорошо, как и я.

— Так ты русич? — хан внимательно посмотрел на Бурцева.

— Не отрицаю, — пожал плечами он.

— И как же тебя зовут?

О, сам хан соизволил поинтересоваться именем полонянина. Знаковое событие. Но добрый ли то знак?

— На родине меня называют Василием, на землях Силезии кличут Вацлавом.

— Очень интересно! Сотник Бурангул принял тебя за поляка. Я — тоже… Подумать только, в улусах польских князей бродит образованный рус, знающего языки Востока и Запада!

— Я же говорил, хан, что много путешествую. А нам, мирным скитальцам, поневоле приходится учить наречия разных народов, чтобы не сгинуть на чужбине.

— Только вот дерешься ты совсем не как мирный скиталец, — заметил Кхайду-хан. — И глаза не научился прятать, подобно беззащитным странникам. А в твоих глазах я вижу дух истинного воина. Тебе не место у костра полонян, русич. Твое место либо среди прославленных богатуров, либо среди мертвецов. Такие люди, как ты, могут быть или очень полезными, или очень опасными. Ты опасен или полезен, Вацалав?

Елки-палки, да ведь это шанс! Кто знает, может быть, в войске кочевников ему будет проще добраться до Аделаиды. Или хотя бы поквитаться с Конрадом Тюрингским и Казимиром Куявским.

— Тебе решать, непобедимый хан, полезен я или опасен, — Бурцев склонил голову, как заправский царедворец. — Но знай: у меня есть основания ненавидеть крестоносцев и их польских приспешников. Именно поэтому я оказался в землях Силезии.

— И что же стало причиной раздора между тобой и моими врагами? — заинтересовался хан.

— Невеста, — Бурцев солгал, не моргнув глазом. Ну, какая ему, на фиг, Аделаида невеста-то!

— Что? — изменился в лице Кхайду.

— Моя возлюбленная… — его голос даже не дрогнул. Ведь это уже не было наглой ложью. Даже полуправдой не было: Бурцев давно понял, что по уши влюблен в дочь Лешко Белого. — Моя возлюбленная, которую тевтоны и куявцы похитили для князя Казимира.

— Твою будущую жаным хатын[32] забрал хан Казимир из Куявского улуса?! — встрепенулся Кхайду. — Да-да-да, юзбаши Бурангул говорил, будто немецкие воины с крестами и их союзники-поляки везли с собой молодую хатын-кыз.[33]

— Я надеялся найти ее во Вроцлаве, потому и сжег осадные машины. Я пытался отбить ее у Казимира под стенами Сродовской крепости.

— Что ж, может быть… — задумчиво кивнул Кхайду-хан. — Может быть, ты говоришь правду, Вацалав. Любовь — сильное чувство, способное толкать даже мудрейшего мужа на глупости.

То ли это блик от углей ночного кострища, то ли воспоминание о чем— то былом, бередящем душу? На жестком лице хана промелькнула тоска, свойственная, скорее, поэту, нежели воину. А этот Кхайду, оказывается, тот еще романтик!

— Вацалав! — хан долго и пристально вглядывался в глаза Василию, пытаясь прочесть сокровенные мысли пленника. — Я готов поверить твоим словам и готов даже простить твое дерзкое нападение на мои осадные орудия под Вроцлавом. Я готов дать тебе оружие, чтобы впредь ты бился бок о бок с моими воинами против нашего общего врага. Но горе тебе, если ты обманешь мое доверие. Да будут свидетелями вечный Тенгри и всемогущая Этуген.[34]

— Димитрий! — хан повернулся к медведеподобному русичу. — Возьми Вацалава под свое начало. Присматривай за ним как следует. Если усомнишься в его преданности, убей… Отныне, Вацалав, унбаши[35] руссов Димитрий — твой начальник. Выполняй его распоряжения и не смей перечить. За малейшее ослушание тебя ждет смерть. За бегство с поля боя — смерть. За нерасторопность в походе — смерть.

— Благодарю, хан. — Бурцев с достоинством поклонился. Несмотря на зловещие предупреждения Кхайду, он был доволен. Судьба давала ему новый шанс. И новую надежду. — Ты не пожалеешь о том, что сделал.

— Делаю это я по двум причинам, — строго объяснил хан. — Во-первых, мудрый военачальник должен ценить и по-возможности привлекать к себе сильных, смелых и умных воинов, даже если те прежде бились на стороне врага. А во-вторых… Я желаю тебе найти свою хатын-кыз, Вацалав.

Удар плети. Конское ржание. В следующую секунду Кхайду уже несся меж угасающих лагерных костров. Свита сорвалась вслед за ханом.

Десятник-унбаши Дмитрий озадачено поскреб в затылке, пробурчал: