The Kills (СИ)

Колеса старой, изрядно потасканной жизнью коляски вращаясь скрипели, стучали по металлическим порожкам. На них я часто застревал, рывками высвобождая себя из ловушки. Охранник молча шел позади, совершенно равнодушный к моим неудобствам. Он со скучающим видом ждал, пока я совладаю со злосчастными дверными проемами. Массивные металлические двери с мерзким электрическим звуком открывались и закрывались, пропуская меня в переговорную.

— Шестая, — холодно буркнул охранник, оставаясь сторожить выход.

Я покатил к кабинке, завернул за перегородку и оторопел. Если бы стоял, попросту потерял бы равновесие. За помутневшим бронированным стеклом сидела она. Кейт. Я не сразу ее узнал. Она изменилась. Кожа, до этого белая, словно светящаяся изнутри, приобрела золотистый загар. Волосы слегка посветлели, разбавленные россыпью прядей пшеничного оттенка.

Торопясь, ударяясь о боковые стенки, я примостил коляску и сорвал нервным движением трубку со стены. Кейт же не спешила, склонила голову, изучая меня, как подопытного кролика в лаборатории. Невозмутимо, с бесстрастным до отвращения лицом сняла трубку и молча воззрилась на меня.

— Ты... — я осекся.

Заметил на ее носу веснушки, совсем немного. Терпеть не могу веснушки. Ко всему прочему добавился ещё и макияж, изрядно смахнувший налет невинности с лица Кейт.

— Что с твоими волосами? Что с тобой?

В голос помимо моей воли вплелись пронзительные, почти истерические нотки. Образ мечты рушился на глазах. Я тщетно пытался склеить ее осколки в надежде спасти то, что осталось.

Её губы искривила непривычная злорадная улыбка. Глаза смотрели на меня с презрением и ехидным торжеством. Больше не было того взгляда трепетной лани, жертвы, моей мечты. Охотничий дух — вот, что в ней взрастила жизнь. Кейт больше не была агнцем, идущем на заклание.

Передо мной был абсолютно другой человек. Женщина, не удостоившаяся бы и крохи моего внимания.

— Солнце вносит свои коррективы, — не тая скуки в голосе ответила Кейт и совершенно небрежно стала наматывать телефонный провод на палец.

Весь ее вид выражал светскую утомленность, будто мы сидели не в тюрьме, разговаривая через бронированное стекло, а на скучнейшем званном ужине.

— Почему ты пришла ко мне? — впервые я оказался в положении жертвы. Сидящий здесь, в инвалидном кресле, опешивший, не зная, что сказать в нетипичной ситуации. Я попросту был не готов.

Она одарила меня стервозным взглядом, надула губы, изображая недовольство.

Все тело передёрнуло отвращением.

— Забудь обо мне. Я больше не та Кейт, которую ты хотел убить.

Я не успел ничего сказать. Она резко повесила трубку на рычаг и встала. Тошнота и отвращение подкатили к горлу. Кейт была беременна, осквернена чужим естеством. Больше не чистая, уникальная, моя. Она отдала часть себя другому. Эта мысль обдала нутро липкой брезгливостью. Кейт, не оборачиваясь, устремилась к выходу, пока я так и сидел с трубкой в руке, окаменевший, глядя ей вслед.

— Джефферсон, ты там заснул? — недовольно пробасил охранник.

— Я, — сглотнув вязкую слюну, повесил трубку, — сейчас.

В камеру я возвращался отсутствующий, плывущий по волнам дурного сна, в который меня забросило.

Образ Кейт искажали наплывы безобразных элементов. Веснушки, косметика, повадки, другой цвет волос. Живот.

Я моргнул. Глаза запекло, так долго пялился в одну точку на пыльном полу.

Туман, закрывающий весь остальной мир, сузивший зрение до точки под именем Кейт, рассеялся. Я ощутил предельную ясность, прозрение.

Из оцепенения меня выдернула холодная рука медсестры, бесцеремонно развернувшей предплечье внутренней стороной наверх. Она оглядела синяки от капельниц.

— Поставлю во вторую руку, — она наклонилась ближе и задрала майку на моем животе. — Нужно сменить мочеприемник.

Я впервые разглядел девушку внимательно. До этого она была для меня безликой обслугой искалеченного тела.

Серые глаза, светлая чистая кожа, тонкие черты лица. Каштановые волосы собраны в пучок, из которого выбилась одна непослушная прядь.

Медсестра суетилась, желая быстрее покончить с рутинными обязанностями. Длинная шея оказалась очень близко. Настолько, что я увидел, как бьётся пульс под тонкой кожей. Ниже пояса чувствительность была безвозвратно утеряна, но я ощутил, как где-то в недрах души встрепенулась, подняла голову тьма, пробуждаясь ото сна. Руки, ведомые ее волей, сомкнулись вокруг женской шеи.

А жизнь — только слово,

Есть лишь любовь и есть смерть.

Эй! А кто будет петь,

Если все будут спать?

Смерть стоит того, чтобы жить,

А любовь стоит того, чтобы ждать.

В.Цой