Порадовал! Хыхм! Правда, радость эта ненадолго задержалась во мне, всё же с каждой минутой мне всё хреновее и хреновее... Я устал жить без смеха Чары, без её живых детских глаз. Я буду жить только ради неё.
- Да. Чтобы жить.
Глубокий вздох твой даже здесь слышно, Кирия. Чего же ты так вздыхаешь?
- Вы тогда спросили: переживаю ли я из-за ссоры с Чарой... Есть такое, но причина, по которой я отдалился ото всех не в этом. Тогда, на Арене, я вёл себя как какое-то чудовище, и я всегда так веду себя, когда стою перед своей жертвой. Но тогда я точно знаю, что этот человек умрёт и не будет помнить меня таким... а Чара выжила и теперь мне неловко вести себя как прежде, ведь после такого ничего уже не будет, как прежде. Я сам боюсь эту часть себя и не хочу её принимать, а Чара знала меня жизнерадостным и внимательным, но она увидела, какой я на самом деле и теперь вряд ли захочет иметь со мной дело... Вот, что меня беспокоит больше всего остального...
Шаг ботинков Кирии... Значит, тебя тревожит мысль, что теперь о твоей второй стороне знает Чара? Ничего страшного в этом нет, мой дорогой ученик. Убийцы – маньяки в первую очередь, жестокие и хладнокровные люди – это во-вторых. Ближе ознакомившись с этим, она поймёт тебя, Кирия. Нечего здесь переживать, всё будет хорошо в ваших отношениях, вы останетесь друзьями.
- Чара, знаешь ли, долго может не простить. Меня она не простила до сих пор. Сколько бы я не просил у неё прощения, что бы не говорил – не прощает. Но скоро, я чувствую, она сделает шаг тебе на встречу, ведь сама знает, как это – убивать. Я успел заметить, что она отошла после шока с Экзамена, так что не тревожься. А вот меня, боюсь, ждёт новый удар.
- Вы точно справитесь... – наконец ты хотя бы ухмыльнулся, правда, вышел из кабинета сразу после этого. Удачи тебе, друг.
Чтобы закончить беседу, я всё же скажу шёпотом сам себе:
- Уже сомневаюсь. Если и будет нанесён удар – он будет последним.
Не могу больше терпеть боль, но и сам передвигаться не смогу. Что же мне делать? В таком случае... нет, меня отсюда никто не услышит. Не хочу поднимать суету, лучше подам сигнал, пускай я и не одержим. В любом случае – нельзя медлить с лечением, будет только хуже. Ах, этот гул резок для моего слуха, режет уши. Мои силы иссякли... падаю в темноту...
Говорят, время лечит раны. Насколько верно это утверждение? Меня не покидают сомнения, что оно верно. С одной стороны – о каких ранах идёт речь? Если это физические, то да, на заживание таких ран достаточно времени и внимания к ним. А если душевные раны? То тут сомнения накладываются одно на другое. Душевные раны заживают настолько медленно, настолько тяжело, что не однократно душевно раненного человека посещают мысли о мгновенной и безболезненной смерти. Заживить их может очень сильное позитивное чувство. Сильнейшим из таких чувств считается любовь к жизни. Не к человеку, а именно к жизни. Такой человек любит «всё, что есть в этом мире», а значит готов отдать за «всё это» свою жизнь, для чего ему потребуется жить дальше. Жизнь со смыслом жить и есть жизнь. В самом слове «жизнь» заключён весь его смысл.
Смысл моей жизни заключён в жизни ради других, ради самых близких мне людей, ради тех, кто нуждается во мне. Но мне не светит жизнь без дочери, без её тепла, смеха, взгляда, близости. От её выбора зависит моя дальнейшая судьба.
Академия превратилась из школы в образцовое учреждение благодаря Орлене Цэган. Все мои коллеги были вынуждены перестраивать свою учебную программу под новый стандарт, который Академия получила от правительства. В этом документе от нас потребовали чёткого выполнения норм, поддержания дисциплины в Академии. Никто из нас не был рад этому, но отказ сулил разбирательством с Орленой, а там с министром образования. Возмущённая ужесточением правил Академии Ган была вызвана директрисой на пятый этаж Главной башни. Я стоял у двери директора и с болью в груди, с трепетом в сердце прислушивался к крикам женщин, а потом... к крикам боли Ган. Моё сердце облилось кровью, когда она вышла из кабинета под крик Орлены: «Тогда иди в детский сад работай, добрая ты наша!!» Я не знал, как поступить, не вымолвил ни слова из своих дрожащих уст. Я желал сопроводить её до лазарета, но она, подойдя к лестнице, оступилась и полетела с неё без сознания. Мне больших усилий стоило самому не рухнуть, отправившись вслед за ней, чтобы поймать. Я догнал её около учительской и взял на руки. В лазарете Энолы не оказалось, так что я сам оказал ей первую медицинскую помощь. Она со слабой улыбкой глядела за тем, как я ухаживаю за ней и, наверно, смеялась про себя.
- Стил, не трать на меня свои силы.
- Почему? Ган, послушай, не думай, что я просто так буду сидеть и ничего не делать! Ты – мой друг, а значит, я сделаю всё, чтобы помочь тебе.
- Не стоит, Стил. Позвони Гарфильду, пусть заберёт меня домой, к дочери.
- Я позвоню ему, погоди маленько.
- Я жду.
Так-с, телефон. Я позвонил её супругу, но...