The Мечты. О любви

— Мы там больше не живем, — пробормотала она, сдувшись.

Не говоря ни слова, Богдан вернулся взглядом к дороге и на ближайшем перекрестке повернул по направлению к Гунинскому особняку. Припарковался у ворот, а когда входил следом за Юлей и Андрюшкой во двор, с удивлением оглядывался по сторонам. Оказывается, с тех пор, как он был здесь последний раз, с особняком случилась внушительная реинкарнация. А он и не знал. И взглядывая на Юлю с важно топающим рядом сыном — с большой долей вероятности их общим сыном — понимал, что он чертовски многого не знал. И чертовски многое пропустил. Андрей не родится во второй раз. Не сделает первый шаг. Не произнесет первое слово…

— Я приеду завтра в десять, — сказал Моджеевский, оставляя в прихожей Юлькины вещи.

— Мы будем готовы, — послушно ответила она.

Он кивнул, развернулся, спустился на одну ступеньку и, не слыша звука закрывшейся двери, оглянулся. Юля все еще стояла на пороге квартиры.

— Когда ты переехала? — спросил Богдан.

— В тот день, когда мы последний раз говорили перед моей поездкой.

— До завтра, — хмуро попрощался он и вышел из подъезда.

За ним глухо стукнула дверь. После этого Юлька закрыла свою и прижалась лбом к прохладному дереву. Потом с размаху приложилась о него башкой, чтобы только выбить изнутри мерзкое эхо от Бодиного ухода. Но это эхо внезапно сменил Андрюшин писк:

— Мамочка! Будет вава!

Он стоял посреди коридора все еще одетый, с мячом в руках и во все глаза пялился на Юльку.

— Да у меня уже там вава, — вздохнула она, быстро отлепилась от двери, присела на корточки перед сыном и принялась его раздевать, целуя то одну щечку, то другую. Мелкий же, всерьез озадаченный материными словами, пытался найти следы повреждений на ее лбу, но не находил и на всякий случай старательно дул на место удара.

Потом они вместе рылись в холодильнике, изучая, чем тот затарен при помощи деда Андрея. А после готовили ужин. Вернее, она готовила, а сын — контролировал, сидя на своем кресле и перебивая аппетит абрикосовым творожком из яркой баночки с динозаврами. После ужина — ушел смотреть мультики. Это был его законный час. А Юлькиного мужества хватило еще на то, чтобы позвонить отцу — в соседний подъезд на третий этаж, но по телефону. Чтобы отчитаться, что приехала, доставлена и все хорошо. Ну и поблагодарить за продукты.

На этом она окончательно выбилась из сил.

Вот только поняла это в минуту, когда в запале решила разобрать чемодан. Вернулась за ним в коридор, где он все еще стоял на том месте, на котором оставил его Богдан. А на нем сверху оказался букет уже завядших разноцветных тюльпанов. Там она и осела. Просто на пол. Уткнулась носом в цветы и горько разрыдалась. Так, как если бы на этом все окончательно рухнуло. Да все и рухнуло. Как можно пережить то, что она натворила?

… реальность героев постепенно смещается

***

А вот в этом самом месте авторы позволят себе вспомнить, что это все-таки книга МЕЧТАтельной серии. Более того, реальность героев постепенно смещается в привычный нашим читателям ареал обитания — на улицу Молодежную, в Гунинский особняк. Мы пока не знаем, насколько это изменит тональность истории и изменит ли, но не можем не заметить, что сами довольно сильно соскучились по здешним местам и по здешним людям.

Словом, знакомые уже декорации, вынутые со склада и установленные сейчас на сцену, выглядят как новенькие. А персонажи второго плана, неизменные и зачастую не менее яркие, чем главные, готовы сделать шаг из-за кулис к рампе.

Собственно, вот, к примеру, Антонина Васильевна Пищик. Поглядите-ка. Как раз вышла в старом клетчатом пальто, накинутом на домашний халат, из подъезда и уверенно пришаркивает ногами в шерстяных носках и меховых тапочках в направлении своего сарая с двумя здоровенными стеклянными банками. Очевидно, собирается оставить их там. Антонина Васильевна, разумеется, набрала возраста, но не веса, морщин, но не слабоумия, авторитета, но не пофигизма. Ей по-прежнему до всего есть дело, а самое главное, до того, кто вторгается в ее владения. А еще у нее есть трость, которую она зажала под мышкой, поскольку нет свидетелей, что она обходится без нее.

Утреннее почти весеннее солнце весело скользит по стеклам нашего памятника архитектуры. Коты, которые развелись тут в последние годы из-за почившего в бозе приюта, приветствуют ее, бодро мяукая и требуя жрать. Где-то в гараже за домом попыхивает старый, почти доисторический Москвич. А за воротами кто-то зычным голосом зовет какую-то Галю: там за угол привезли домашнее молоко, сметану, сыр и колбасу. Да-да, типа брынзы. Брать будешь?

Баба Тоня от такой какофонии поморщилась, проворчала что-то себе под нос и нырнула под навес. Оттуда долго доносилось звяканье ключей, возня с замком, погромыхивание, шорохи и скребки.