The Мечты. Соль Мёньер

- Ну я не знаю, - она пожала плечами и сделала вид, что задумалась, - возможно, на тебя напал приступ турецкого гостеприимства и ты решил накормить всех своих соседей.

Насчет соседей Реджеп-бею было что сказать. Поддеть. Подразнить после вчерашнего. Но два тормозящих фактора все же сдержали его порыв отколоть что-то веселое. Во-первых, пылающий после последних событий мозг, а во-вторых, тот факт, что его джаным (о, Аллах!) совсем неискушенная. То, как она вчера смущалась, не давало ему заснуть допоздна. Вернее, заставило проворочаться до утра. От дебильного воображения, которое разыгралось не на шутку, но сейчас было совсем неуместным.

Потому он крякнул, но вслух сказал:

- Обойдутся. Не заслужили. Сегодня через стенку сверлили с семи утра. Потому эксклюзивное меню только для тебя.

- Здесь точно музей? Больше на дурдом похоже.

- Это экспонаты такие, джаным. Впрочем, ты, понятно, не привыкла.

- Сомнительно, что к такому можно привыкнуть, - слукавила она, прекрасно понимая, что привыкнуть можно к чему угодно. К хорошему. К плохому. А еще – к неподдающемуся объяснению, как, например, регулярные ужины в доме человека, который никогда не скрывал, что был бы несказанно рад, если бы она свалила из его жизни. Но при этом вот уже который день подряд безропотно терпит ее визиты. На этом месте рассуждений Таня заставила себя тормознуть, сунула нос в казан и спросила: - Еще долго?

- Выключай. И возьми хлеб. Ты умеешь резать хлеб? – все-таки поддел ее Четинкая.

- В твоем понимании – думаю, нет, - не осталась в долгу Таня. Удары держать она умела. Впрочем, за небольшим исключением. Но только лишь ввиду малоопытности в некоторых вопросах.

- Ну покромсай как-нибудь, - сдулся он и отвернувшись к казану все-таки выдал свой самый животрепещущий вопрос: - А отделять правду от домыслов ты умеешь? 

Почувствовав перемену в его настроении, она отложила нож, подняла на Реджепа глаза, наткнувшись на его широкую спину, и спросила – серьезно и спокойно:

- Что еще случилось?

- Мне сейчас позвонил отец. Ты ведь знаешь, кто мой отец, да?

- Знаю примерно.

Он резко обернулся к ней и измерил взглядом, в котором она не могла прочитать ничего знакомого. Может быть, он смотрел испытующе, а может – с подозрением. А может – и с надеждой.

- С тех пор, как меня уволили, верно?

- Да, - не отвела своих глаз Таня.

- Тогда объяснишь, почему мой отец заявил, что мы собираемся пожениться, в то время как твоя семья пытается пришить мне шпионаж?

* * *

Вообще на самом деле вся эта история с невнятными словами Хомяка про шпионаж нет-нет, да и вспыхивала в голове Реджепа, хотя и была отодвинута болезнью и вечерами с Таней на самую дальнюю полку его воспоминаний. В реале оказалось значительно интереснее, чем в мире предположений и вопросов. Конечно, со временем он бы все равно вернулся к этому, когда мысли немного прояснились бы. Да и Таня тогда, в свой самый первый приход, обещала все исправить и говорила, что случившееся – ошибка, недоразумение.

Но вот находиться в блаженной неге прямо сейчас – было куда заманчивее. Жарить рыбу, играть в Азул, наблюдать, как Принцесса Моджеевская краснеет от того, что у его соседей очень шумная половая жизнь. В сущности, это все значительно интереснее, чем копаться в причинах и следствиях уже случившегося. И, конечно же, интереснее новогоднего меню ресторана, в котором он больше не работает и не факт, что вернется.

А еще он думал, как переправить мопед назад на ферму к семейству сыроваров. И о том, что надо бы приготовить тыквенный суп – Татьяна-ханым должна заценить. И уточнить, что там с ее машиной. Починили ли? Все-таки эту катавасию с колесами он ей устроил. Типа стыдно должно быть, хотя вот прямо сейчас ему было ни капельки не стыдно.

Все эти мысли, как белые снежинки под фонарями, проносились от одной стенки черепной коробки до другой, не особенно упорядочиваясь и, как это часто бывает, охватывали все и сразу, пока он сам в этот знаменательный день рубил огурцы для азу, жарил мясо и поглядывал в окно, пытаясь угадать, придет джаным или не придет.

Но так уж вышло, что уже очень скоро его блаженство было прервано телефонным звонком, которого он вообще не ждал, не хотел, и надеялся ограничиться, как обычно, поздравлениями в новогоднюю ночь. И пусть спасибо скажут, что не на католическое рождество.

На экране светилось имя Аяза Четинкаи, обозначенного коротко и ясно – «Baba». Реджеп Батькович даже чихнул от такого поворота событий, но трубку взял и по-турецки молвил:

- Мерхаба, бейбаба! К добру ли?

- Который час не могу понять, кто кого обманул, - вместо приветствия рявкнул «бейбаба» в самое ухо Четинкаи-младшего. – Твоя мать, когда сказала, что ты мой сын. Или проклятые врачи, когда подсунули ей чужого ребенка.

- Аллах, Аллах, и что же теперь делать, когда вместо законного родного сына приходится признать этот плод позора и падения? – самым заинтересованным голосом уточнил Реджеп.

- Не дерзи! – пыхтел возмущением Аяз-бей. – Отвечай мне, как ты посмел пойти против моей воли и обещать дать свое имя неверной?

Фейс. Палм.

И еще два раза лбом о столешницу.