The Show Must Go On. Жизнь, смерть и наследие Фредди Меркьюри

Сьемки видео стоимостью 100 000 фунтов стерлингов[645] продолжались три дня. Клип стал одним из самых популярных видеороликов Фредди, а сама песня оказалась самым большим сольным хитом при его жизни, заняв 4-е место в британском чарте синглов. „The Great Pretender“ превосходно отражала его жизнь в тот момент. Не случайно Фредди решил исполнить именно эту песню. Он очень хорошо знал ее подтекст и прекрасно понимал, что интерпретирует его несколько иным образом, отходя от изначального смысла. При этом песня красноречиво выражала события его жизни.

«Я даже не думал, что в слово „притворщик“ можно столько всего вложить», – поведал он журналисту и другу Дэвиду Виггу в 1987 году. В том же интервью Фредди сказал, что видео было «не без иронии», и демонстрировало «все те образы, которые я изображал годами, что тоже своего рода притворство».

Но если сопоставить текст и видео («О да, я великий притворщик / Притворяюсь, что все у меня хорошо / Делать это я вынужден слишком часто / Я одинок, но никто об этом не догадывается»), трудно избежать мысли, что Фредди снова раскрылся – и на этот раз гораздо более прямолинейно, чем, например, в песне „Bohemian Rhapsody“, где его каминг-аут глубоко запрятан в лирических слоях этого шедевра. Здесь, в „The Great Pretender“, он открывается, рассказывая всем, кто хочет услышать, что вся его жизнь была огромным обманом. Но не только Фредди Меркьюри, исполнителя – «Великого Притворщика», – но и самого Фредди Меркьюри, человека. В конце концов, даже его имя не настоящее. И он всегда неохотно обсуждал свое детство на Занзибаре, как будто его никогда не было. Затем притворство в его сексуальности, отрицание того, что он гей, его жизнь с Мэри Остин, его последующая бисексуальность, которая переросла в желание охватить все гей-собщество в разных городах мира. Это притворство продолжалось и в его желании глубоких серьезных любовных отношений, поскольку образ жизни, полный случайного секса и неразборчивости, никак не совмещался с этим желанием. Даже когда он находился, казалось бы, в стабильных отношениях с Джимом Хаттоном, Фредди не был ему верен и фотографировался с Мэри Остин на официальных мероприятиях, тем самым как бы полностью отрицая существование Джима перед камерами.

Более десяти лет Фредди скрывал свою сексуальную ориентацию и делал все возможное, чтобы эта тайна не была раскрыта. Вплоть до 1986 года это оставалось, пожалуй, самым большим притворством из всех. А теперь у него появилась еще одна большая тайна: он был ВИЧ-инфицированным (в интервью 2000 года Мэри Остин заявила, что к моменту его смерти Фредди уже семь лет знал о том, что у него ВИЧ, а это означает, что ранние тесты на ВИЧ, которые он провел в 1984 году, были однозначно положительными, и его последующие заявления, что они были отрицательными, были ложью)[646].

В 1987 году „The Great Pretender“ была песней с большой буквы – той самой песней, которая рассказывала о Фредди Меркьюри. Величайшая ирония заключалась в том, что, как и в последние недели его жизни с песней „These Are The Days Of Our Lives“, написанной Роджером Тейлором, нужен был другой автор, сочинивший песню за Фредди, которая позволила бы ему рассказать о своих внутренних демонах. Фредди Меркьюри никогда не написал бы „The Great Pretender“, но не было никого, кому она бы лучше подходила.

И пока „The Great Pretender“ занимала высокие места в чартах, Фредди большую часть февраля и марта провел в студии, работая над новым материалом с Майком Мораном, редко появляясь на публике. Утверждения о том, что он прошел тест на СПИД под именем, данным ему при рождении, вконец подорвали его доверие к британской прессе. За исключением выступления на немецком телешоу в начале марта, Фредди вообще не рекламировал свой сингл „The Great Pretender“. Это было его желание.

Что касается Фредди, то его больше волновало совершенно иное музыкальное событие. В августе 1986 года, во время телевизионного интервью в Испании, Фредди упомянул о своем восхищении испанской оперной певицей Монсеррат Кабалье. Теперь, в марте 1987 года, многочисленные шестеренки сложнейшего механизма музыкальной индустрии наконец заняли правильное положение. Фредди и Кабалье встретились и обсудили возможности совместной работы.

«Я пришел домой поздно ночью, – вспоминает Майк Моран, – а Фредди позвонил мне ранним утром и сказал: „Ты никогда не угадаешь, что случилось. Я вернулся домой и получил сообщение от Кабалье. Она хочет со мной встретиться. На следующей неделе мы летим в Барселону, и ты едешь с нами“»[647].