The Телки. Повесть о ненастоящей любви

— Шутка. Знаешь, всякое бывает с вами, артистами! — ржет Дима. — Значит так, матом не увлекайтесь. И попрошу без гомосексуальной эстетики на всякий случай. Исполняете только те пять треков, что я прочел.

— А про трансвеститов можно? — кривится Антон.

— В другой раз, чувачок. В другой раз. — Дима примирительно хлопает его по плечу.

За кулисами мы выпиваем по сотке виски для лучшей артикуляции, семь минут выжидаем, обнимаемся и по кивку ассистентки выходим.

— Ты в порядке? — шепотом спрашивает Антон.

— В полном, — так же шепотом отвечаю я.

— На сцене гангста-рэп группа… — слышу я голос ведущего, читающего практически по слогам, — «Московский Первый». Молодые дарования, так сказать. Встречайте!

— Гангста-трэш, козел, — шепчу я, — первый пошел!

Антон скрывается за занавесом.

— Второй пошел! Следом двигает Ваня.

— А! А! А-е! Свет включить, музыку выключить! Приготовиться к досмотру! — кричу я в микрофон, интонируя, как опер из ФСКН. — Здесь гангста-трэш клан «Московский Первый»! Без пощады! Без репетиций!

На экранах начинается видеоролик — кадры выступлений Тупака Шакура, смонтированные с нашими фотографиями:

— Права не дают, их берут! — начинаю я.

— Вот это тема, вот это гут! — пританцовывает рядом Ванька.

— Права не дают, их берут! — краем глаза я смотрю, как Антон управляется с вертушками.

— Права — халява, бери сколько хочешь! Либо ты в теме, либо в телик дрочишь! — выходит на передний план Ваня. — Рок — это гамбургер, плюс сосиска в тесте. Константин Кинчев, мы вместе!

— Права не дают, их берут! — Я подхожу к краю сцены и вытягиваю руку вперед, как Эминем.

Резво отчитываем «Права», потом «Макара». На треке «Фантом, опера Свиркина» самые молодые из присутствующих девочек и мальчиков протискиваются к сцене и начинают нелепо имитировать RB танцоров. Пара сильно пьяных мужиков дает гопака. Юбиляр со свитой смотрит заинтересованно. Рядом стоит Шитиков и что-то ему втирает. Ларионов часто кивает. Женщины за столами укоризненно шушукаются. Лицемеры. Ближе к концу трека на танцпол подтягивается более пожилая публика. «Сейчас отвиснем, ветераны ДК», — усмехаюсь я про себя.

После лихих скретчей Антона я без паузы выплевываю в зал очередь свинцовых слов «Перелета»:

— В первом классе под первым, как обычно. Лондоны, Парижи, Нью-Йорки, все привычно. Те же стервы, расклады на языках разных. Иногда впечатление, что глаза завязаны, друзья вмазаны, старые раны кровоточат — неперевязанные. У какого жлоба на меня ствол найдется? Этой паскуде, видно, неймется.

В зале вдруг начинается какая-то нездоровая движуха. Все встают, подходят ближе к висящим мониторам, тычут в них пальцами и начинают говорить на повышенных тонах, часто оборачиваясь на Ларионова. Я перевожу взгляд в его сторону и вижу, что Шитиков стоит с абсолютно серым лицом, на котором выделяются только белые губы и горящие глаза. Поскольку происходящего на мониторе мне не видно, я пытаюсь понять, что происходит, глядя на лица ребят. Но те лишь пританцовывают, не врубаясь в происходящее. Ларионов стоит, упершись кулаками в стол, смотрит то на меня, то на экран, и что-то отрывисто гавкает.

— Не успокоишься, пока я не скажу. Макаром своим ему слово всажу… — читаю я, спрыгивая со сцены, чтобы посмотреть на крайний монитор, — а вид за окном: океан где-то снизу, он из тех, кто не требует визу…

Шитиков пробегает мимо меня за кулисы. Я наконец оказываюсь в удобном положении и поднимаю глаза на монитор. А там…

На мониторе — полная катастрофа! Абсолютно голый Андрей Миркин лихо занимается любовью с девушкой, сидящей на столе. На глазах девушки — черный прямоугольник, который используется в телевидении, когда нельзя демонстрировать лицо говорящего. Но я-то знаю, что это за лицо, непонятно только, как диск хоум-порно с участием Ритки оказался здесь?!

— В страну бейсбола из страны бейсбольных бит, — на автомате продолжаю читать я, но музыка и свет вырубаются. — По российским раскладам я лучший гид… — только успеваю начать, как отключается микрофон. Я оглядываюсь на сцену и вижу трех охранников, один из которых крутит Антона. Ваньки почему-то уже нет. Бросаю взгляд на экран и вижу, как девушка переворачивается, и Андрей Миркин, то есть я, входит в нее сзади. На глазах у всех присутствующих! В зале поднимается визг, кто-то (скорее всего, Ларионов) орет «Уберите этих пидорасов!». Значит, танцующие трансвеститы — это по понятиям, а читающие рэп — непременно пидорасы? Оригинальные у него взгляды! Может, он просто на «жлоба» в тексте обиделся?

Я пытаюсь надеяться на лучшее, но экраны гаснут и не оставляют мне ни единого шанса.