— Зачем? Какого черта ты шпионила? И откуда ты знаешь про то, что со мной случилось? Пришла издеваться надо мной? Да, у меня СПИД, но я не боюсь в этом признаться. Мне все равно! Я ничего больше не боюсь. — Слезы льются по моим щекам, и я даже не пытаюсь их скрывать. — Что тебе нужно? Пришла посмотреть, как я буду подыхать, да? Упиваешься? — Я опять порываюсь встать, но не могу.
От беспомощности мне становится безумно жаль себя. Я лежу на подушке, задрав подбородок, хлюпаю носом и сглатываю слезы, текущие мне прямо в рот.
— Ты еще совсем ребенок. Маленький, избалованный ребенок. Красивый, но жутко злобный. — Она встает, подходит к окну, отдергивает шторы и застывает, опершись руками о подоконник. — Теперь смешно вспоминать, но я любила тебя без памяти. Странно. Я прощала тебе все — твои истерики, безумные фантазии, твою лень, твою патологическую зацикленность на самом себе. Я просто не обращала внимания.
— Это было очень давно. — Я лежу, закрыв глаза, и пытаюсь вставить хотя бы полслова в свое оправдание, но получается какой-то бред, а Ольга, кажется, меня и не слышит.
— Я ничего не замечала и никого не видела. Кроме тебя. Странно, теперь я не прощаю своему мужу и полпроцента того, что делал ты. Я тебя просто любила. Хотя какое теперь это имеет значение, правда?
— Ты вышла замуж? Давно?
«Успокойся, успокойся. Возьми себя в руки. Она же не убивать тебя пришла!» — говорю я себе, но паника держит меня своими липким руками. Мне так страшно, что я прошу ее позвать сестру.
— Она вышла. — Ольга возвращается, садится на стул и продолжает монолог: — Даже в тот день, когда ты сказал, что не хочешь ребенка, я все еще строила планы. Представляешь, какая идиотка?!
По ее щеке катится слеза. В этот раз точно не показалось. И от этого мне становится еще страшнее. Хочется убежать, выпрыгнуть в окно, исчезнуть!
— А потом ты пропал. Не отвечал на звонки, сменил квартиру, говорили даже, что ты уехал в Питер. Ты же не уезжал, правда, Андрюш? Ты жил у папы на даче, да?
— Я… я не помню. Для меня, как и для тебя, понимаешь… это было так внезапно, так…
— Так не вовремя, да? А я почему-то думала, что если люди любят друг друга, появление детей всегда вовремя. Но, как показала реальность, ошибалась. Мы просто жили в разных мирах. В моем мире был ты, наш ребенок, и я. А в твоем мире был ты и ты. Ну, пара друзей, пара телочек, что там еще?
— Я был не готов, понимаешь? Мне было двадцать три года, я…
— Неправда. Тебе всегда семнадцать. Ты вечнозеленый, как елка.
Она обхватывает лицо ладонями и замолкает. Молчит долго. Пять, может, десять минут. А мне кажется, целый час. Изредка Ольга хлюпает носом, и это ввергает меня в отчаяние. Мне хочется выключить ее. Заткнуть. Стереть. Убрать отсюда. МАТЬ ВАШУ, ДА ЗАЙДИТЕ В ПАЛАТУ КТО-НИБУДЬ!
— Я ждала, что ты вернешься. Неделю, две, месяц. Меня не было. Я пропала. Вычеркнула себя отовсюду. Я просто ждала. Ждала, что когда-то утром, или ночью, или днем ты хотя бы позвонишь. А потом вернешься. Ты не звонил. Я не могу тебе передать, что со мной было…
— ПРЕКРАТИ. Я тебя умоляю! — Я перехожу на шепот. — Зачем снова все вспоминать? Ты хочешь сделать мне еще больнее? Я лузер, лох, урод, тварь. Меня выгнали с работы, меня выставили на деньги, заразили СПИДом, заставили бежать, понимаешь? Я прошел через все! ПРЕКРАТИ, ПОЖАЛУЙСТА! — снова кричу я, но Оля не слышит и продолжает монотонно говорить, как сомнамбула.
— Ты вернешься, и мы снова окажемся в нашем мире, где будут ты, я и наш ребенок. Что такое ребенок, я уже не узнаю. Глупая история. Я слишком долго тянула с абортом, и когда утром врач сказал мне…
— Н-Е-Е-Т! — Я зажимаю руками уши, чтобы не слышать, что ей сказал врач, хотя и так понимаю, что именно. — НЕ-Е-Е-Т, ПОЖАЛУЙСТА!
Я захожусь в рыданиях. Меня буквально колотит.
— …Что у меня больше не будет детей. В то утро я забыла про тебя. Кажется, это называется вытеснением. При воспоминании о тебе я натыкалась на пустоту. У меня отрицательный резус-фактор, понимаешь? Я тогда думала, что это пустяки. Современные технологии, и все такое. Знаешь, мы пытались несколько раз. Ничего не выходит. Ничего.
Она говорит с абсолютно естественным недоумением на лице, словно речь идет о том, какие классные получаются пироги у мамы, а у нее — невкусные. Она опять встает и подходит к окну. Оля уже не плачет. Плачу я.
В этот раз пауза затягивается. Она стоит у окна, а я просто лежу и стучу зубами. Наконец я немного успокаиваюсь.
— Я поступил, как… впрочем, какая разница? Бог меня уже наказал. Сполна…
— Сполна. Никогда раньше не слышала от тебя этого слова. Ему еще не хватало воздавать сполна мальчикам, бросившим своих беременных девочек. Или телочек, как ты любишь выражаться. Ненавижу это слово. Знаешь, когда Ленка сказала мне, что у нее любовь с американцем, меня это совсем не заинтересовало.
— Лена была твоей подругой? — вырывается у меня.