Тяжелые звезды

Все, что теперь происходило в Чечне, напрямую касалось внутренних войск и моего Управления ВВ по Северному Кавказу и Закавказью. Поэтому я и находился в Грозном. В то же время моим долгом было обсудить с Руцким принципиально новую ситуацию в Закавказье: почувствовавшие реальную независимость, Армения и Азербайджан бились за Нагорный Карабах и на всем протяжении общей границы. Это была уже полномасштабная война, а не межнациональный конфликт. Со своими вооруженными силами, с промышленностью, работающей на фронт, со своим общественным мнением, которое формировалось на основе сложившихся реалий национальной независимости, национальных интересов и национальной идеи этих закавказских государств. Российские войска, продолжавшие миротворчество в Нагорном Карабахе, воспринимались уже как иностранные, а значит — чужие. Они воспринимались как досадная преграда, которую нужно преодолеть, чтобы подобраться к горлу врага. Очень скоро в благодарность за все мы получили неприкрытую ненависть, обвинения в пристрастности и как следствие — выстрелы в спину.

Командование внутренних войск в Москве словно не понимало, что ситуация резко изменилась. Я высказывал свое мнение, что войска нужно выводить полностью, а мне в ответ сообщали, чтобы я был готов к приему и размещению Нижегородского полка…

Об этом я сказал Руцкому. О том, что сейчас наших военнослужащих убивают и армянские, и азербайджанские боевики. Вот сегодняшняя сводка: в Степанакерте убиты старший лейтенант и два солдата… За что? Почти каждые сутки мы несем такие потери. На вопрос вице-президента: «Какие у тебя есть просьбы?», — ответил прямо: «Александр Владимирович, я тебя как однокашника прошу — помоги вывести оттуда войска. Ничего, кроме кровопролития, там уже не будет, и никому мы там не нужны. Ради чего каждый день мне приходится отправлять гробы по всей России?..»

Руцкой меня понял, идею одобрил: «Я с тобой согласен. Дай мне телеграмму, чтобы у меня было основание для действия». На мое замечание, что такая телеграмма моим командованием будет воспринята как никем не санкционированное обращение мало кому известного генерал-майора ко второму лицу в российском государстве. За такой «подвиг» мне обязательно оторвут голову. Тогда Руцкой предложил отправить ее по «Истоку» — системе закрытой телеграфной связи, которой пользовалось правительство и которая не имела отношения к нашему ведомству. И еще раз подчеркнул: «Анатолий, мне нужно основание, а им может быть только твоя телеграмма».

Для моего командования не стало секретом, что такая телеграмма ушла Руцкому по «Истоку»: ведь на нее последовала жесткая реакция вице-президента. К тому времени и Верховным Советом России уже был принят закон, запрещающий российским военнослужащим выполнять боевые задачи за пределами российской территории. Теперь получалось, что мое командование игнорировало закон, а это было чревато уголовным преследованием тех генералов, которые посылали в Нагорный Карабах все новые и новые силы. Теперь получалось, что через голову своего руководства генерал-майор Куликов действительно отправил второму по значимости лицу в России совершенно убийственный компромат, и он тянул на то, чтобы вызвать у командующего чувство справедливого негодования.

В этой ситуации сами причины, вынудившие меня обратиться к Руцкому напрямую, уже не считались убедительными. Значение имел только очевидный факт нарушения субординации, за который, впрочем, и наказывать меня было страшновато. В конце концов не придумали ничего лучше, как упразднить Управление ВВ на Северном Кавказе и Закавказье, чтобы юридически перестала существовать должность его начальника, а он сам оказался без места и без надежд на будущее. Вот истинная причина моего 152-дневного отпуска в 1992 году. Вот цена — целое управление — которая была заплачена, чтобы выбить из строя одного лишь меня.

Но 6 октября 1991 года я не задумывался о последствиях. Был рад, что Руцкой поддержал мою позицию и появилась надежда, что ВВ наконец уйдут из Армении и Азербайджана. Уже была другая забота — мятежная Чечня, где, помимо учебной дивизии Министерства обороны генерал-майора Петра Соколова, были и две наши части: полк Михаила Шепилова — в Грозном и отдельный специальный моторизованный батальон Сергея Демиденко — в Черноречье. Все они уже в полной мере чувствовали возрастающее давление со стороны чеченских сепаратистов: были попытки захвата оружия, блокирование военных городков, какие-то люди ежедневно рисовали мелками и краской кресты на дверях квартир, где проживали семьи офицеров и прапорщиков. Мы и ответить не могли как следует, опасаясь что это может сказаться именно на семьях военнослужащих, а рассчитывать на братскую помощь чеченских милиционеров тоже не приходилось: все МВД республики было поглощено борением за руководящие должности. Причем два основных претендента на пост министра — Алсултанов и Даудов, которые, меняя друг друга через день в кабинете министра, каждый раз начинали работу с того, что вышвыривали оттуда вещи предшественника.