Тяжелый круг

До этого он чуть-чуть придерживал лошадь, брал на себя поводья, а сейчас отпустил их, дал скакуну полную волю. Тот только этого и ждал, радостно принял посыли рванулся изо всех нерастраченных сил.

Видя, что его настигают, Наркисов еще яростнее заработал хлыстом, делая отчаянную попытку уйти. Но жеребец его уже явно притупел, дышит тяжело, с хрипом, хлопья пены тяжелыми ошметками срываются ему под ноги.

Саня даже хлыста не поднял, только еще больше подался вперед, на коротких стременах, почти к шее Игрока прижался, нашептывая ему:

— Ну и молодчик ты! Ай да мы с тобой!

Это была самая красивая победа дня, трибуны неистовствовали от восторга.

Амиров был взбешен так, что едва не ударил Наркисова. Всякие чудеса возможны, но чтобы Алтай проиграл! Тренер загодя записал его на осенние международные скачки — Митинг конников социалистических стран, на приз Европы в Кёльне и даже на Большой Вашингтонский в США — так был уверен в его подавляющем превосходстве. И вдруг — проиграть!

Амиров был человеком, совершенно фанатично преданным конному спорту. Многие даже считали его жестоким, столь беспощадно требователен он был к жокеям. Для него не существовало никаких смягчающих обстоятельств.

— Не хватает ума, не садись на лошадь! — орал он в паддоке на побелевшего Нарса.

Каждый проигрыш казался ему катастрофой, губительной для карьеры скакуна.

— Жеребец не виноват, что ты идиот! И почему ты, бревно, имеешь право решать его судьбу?!

Превозмогая свое огорчение, Саша подошел к Касьянову, молча обнял его.

— Сейчас твой черед, Саш, — прошептал тот. — Сейчас скачка будет твоя.

Близился стипль-чез, заключающий праздник.

7

Пятигорский стипль-чез, ясное дело, не Большой Пардубицкий, в котором на семикилометровой дистанции тридцать головоломных — и в переносном, и в буквальном смысле — препятствий. В Пятигорске в основном хердели — препятствия из хвороста чуть больше метра высотой, неглубокие канавы с водой, каменные и деревянные низенькие стенки. Но это все-таки стипль-чез: Саша, прежде чем пустили его в паддок, сдал в производственный отдел медицинскую справку и страховой полис, вместо картуза надел защитный шлем — таковы обязательные требования, тут дело нешуточное.

Лошади здесь скачут разные, даже и полукровки, но непременно старшего возраста, а управляют ими жокеи-сорвиголовы — вроде Саши Милашевского. Его Парадокс был в числе фаворитов.

Ипподром затих.

— Внимание! — призвал по радио женский голос, одновременно предостерегая о чем-то и обещая что-то. — Внесите изменения в программу. В пятнадцатой скачке, в стипль-чезе на рыжем жеребце Мушкете под номером пять вместо Павла Валеева скачет мастер спорта Олег Николаев.

Трибуны всполошились, болельщики начали срочно пересматривать свои прогнозы: если до этого объявления все склонялись к тому, что победит Милашевский на Парадоксе, то теперь играли не на лошадь уж, а на жокея. Игроки терялись в догадках: почему так поздно заявили Николаева, в самый последний момент?

Олег Николаев — мастер спорта, но в отличие от уже названных жокеев, он не профессионал, а спортсмен-любитель, занятый исключительно барьерными скачками. Но хорошо известно, что в спорте очень часто любители сто очков вперед дают профессионалам, и тут был именно этот случай. Каждый тренер за честь почитал посадить Олега на свою лошадь-надежду. Николаев иногда благосклонно принимал приглашения, но в этом году решил вовсе не участвовать в соревнованиях до самой осени, чтобы хорошо подготовиться к октябрьским скачкам в Чехословакии: честолюбивую мечту нянчил он — выиграть Большой Пардубицкий приз. Чтобы уж вовсе не искушаться, уехал из Пятигорска в Ростов-на-Дону, где есть единственная в стране стипль-чезная трасса, максимально приближенная по своей трудности к Пардубицкой.

А нынче он приехал просто посмотреть открытие сезона.

Увидев его, Амиров предложил:

— Мушкет у меня в бо-о-ольшом порядке, но только у Пашки сердечко робкое, дрожкой дрожит до самого финиша, может, сядешь?

— Спасибо, не сяду. Зарок дал.

Амиров настаивал:

— Будешь один, и никого рядом, ручаюсь.

— Нет, и еще раз нет.

Перед стипль-чезом Виолетта спустилась с трибун в паддок. По разговорам болельщиков она поняла, что скачка эта опасная. Они с Сашей встали, взявшись за руки, в стороне от весов, где под акацией пряталась голубая скамейка.

Проходивший мимо Олег Николаев бросил бездумно:

— Пусть земля тебе будет пухом, Сашок! — Юморок, конечно, мрачноватый, ну а суть-то та же, что и «ни пуха ни пера».

Увидев Виолетту, Николаев умерил шаг, сказал все тем же полушутливым тоном:

— Это что же ты свою девушку от нас скрываешь? Нечестно так!