Тяжёлград (СИ)

  Имя это, конечно, спустя столько лет уже не на слуху. Но кому надо было его узнать - узнали бы даже в платье цвета мелитопольской вишни с рюшами и стеклярусом. Ладно, если это были его прежние знакомые. Они могли презрительно пройти мимо. А вот агенты тайной полиции - не прошли. Они вызвали монаха, уже только мечтавшего об одном - скорей бы добежать до Львова! - запиской, написанной рукой митрополита. Почерк и манера письма не внушила ему опасений, однако писал ее не граф Шептицкий, а искусный каллиграф, подделыватель подписей на векселях.

  В то утро Зиновий вышел из гостиницы, растерянно смотря по сторонам. Ничто не предвещало провала. Сейчас придет митрополит. Но вместо него "даму", забывшую прикрыть перчатками свои толстые мужские руки, обступили незнакомые молодые люди. Они запутали и без того сбитого с толку Зиновия, а потом, выведя во внутренний дворик, накинули ему на голову потную попону и увезли неизвестно куда. Вернулся Зиновий лишь на следующее утро. Его поколотили и напугали, тряся папкой с компроматом. В обмен на свободу пленник обязали еженедельно сообщать на российский адрес все происходящее в резиденции митрополита.

  Именно тогда, пережив страшную бессонную ночь, Зиновий Альхецкий начал потихоньку чокаться, дрожа, что кто-нибудь все-таки узнает об его предательстве и выдаст властям. Но первое время все было тихо. Лишь потом, незадолго до ссылки, митрополит Шептицкий зачем-то срочно вызвал Альхецкого во Львов. Зиновий ахнул. Шли дожди, все дороги утопали в грязи, студит ехал, лошадь увязала в лужах, копыта ее чавкали, опущенные в болото. Отказаться - позор. Приехать - тем более. Во Львове граф не стал устраивать с ним суд и расправу. Он поговорил с бывшим помощником дружески ласково. Расспрашивал об успехах в Хырове.

  Они беседовали в библиотеке. После разговора к Шептицкому подошла девушка с длинной черной косой.

  - Это Янина, моя крестница. Она из Дрогобычщины, с Якубовой Воли - представил митрополит ее Зиновию.

  Альхецкий знал Янину, ее родителей. Он испугался. Сумасшедший человек тем и сумасшедший, что он не умеет мыслить здраво. Зиновий рассудил так: отец Янины, мельник, знал моего отца, помнит меня подростком, и моего брата тоже. Он явно не забыл то политическое дело, по которому я сидел в тюрьме. Все село следило за моими мытарствами из-за приверженности московофилам. Они надо мной смеялись. Девушка эта тогда была маленькой девочкой, но она тоже слышала рассказы отца и думает обо мне плохо. Неровен час, поделится этой историей с кем-нибудь, а тот пойдет в полицию. Холера ясна! Кого еще подозревать в шпионаже на Россию, как не бывшего москвофила?

  Уйдя тогда со Святоюрской горы, Зиновий Альхецкий не спешил ехать обратно в Хыров, а задержался во Львове. Родственники, коих он давным-давно не видел, навалились на него и всучили целый список покупок. Он несколько дней потратил на шатание по лавкам, записывая в блокнот каждую подотчетную трату. К счастью, деньги разлетелась, студит пошел за билетом, намереваясь еще заскочить на часок в монастырь к знакомому и тотчас же уехать. Но в вокзальном столпотворении, пробираясь к кассе с криком "панове, мне только один квиточек до Хырова, я далеко не еду!", горе-монах нечаянно столкнулся с человеком, чье лицо ему показалось знакомым. Это был Андрусь, приятель детства, с которым Зиновий расстался в тюрьме и с тех пор ничего о нем не слышал. Избавленный от наказания, он все это время гадал - что стало с Андрусем, выпустили ли его или он отсидел срок? С испариной на лбу, стесняющийся своего светского костюма, он рванул из очереди, сжимая билет, и простоял на перроне весь час, прикидывая, узнал ли его Андрусь, сидел ли он и будет ли мстить.

  С этого пошла его болезнь. Хыров не избавил Зиновия от терзаний. Потом началась война. В июне 1915 года, накануне прихода австрийских войск Зиновий зажег свечи из самого дорого сорта воска и пытался выжать из себя слезы, как выжимают из самого сухого лимона несколько капелек кислого сока. Он лежал, распростершись на полу буквой Х, и не смел громко дышать. Ему везде мерещились виселицы. Но - обошлось. Зиновия не только не арестовали, но даже не заметили. Казалось -никто ничего не знал. Но в 1916 его помешательство резко обострилось. Зиновий видел бой в Хырове, блуждал по лесу, изодрав о колючки свои длиннее рукава. Дошел до того, что спрашивал дорогу у совы и кричал на нее - что ты, дура, башкой вертишь, отвечай! Кое-как выскочив из леса, Зиновий наткнулся у озера на придурковатого толстого солдата, собиравшего дикие цветы, и, перепугавшись, что тот его застрелит, указал ему не ту дорогу. Волнуясь, Альхецкий путал право и лево. Солдат с букетом пошел налево, а его полк - направо. Эта встреча расстроила Зиновия. Он забросил свои обеты, вернулся в Хыров с блуждающим взглядом, носил воду раненым, читал заупокойные - и все больше думал о смерти. Он не стал бы никого убивать, но страх, этот вечный надсмотрщик за слабыми душами, подстегивал его абсурдные мысли.