Тигр, светло горящий

Никто из них не заметил мистера Блейка, который сидел на ступеньках одного из домов напротив. На коленях у него лежал маленький блокнот, и он быстро выводил в нем что-то.

Глава седьмая

В воскресенье в пять часов утра Джон Онор, главный плотник цирка Астлея, умер от травм, полученных при взрыве в цехе фейерверков. Принеся соболезнования вдове, Филип Астлей отправился на поиски Келлавеев и нашел их на пути в церковь Святой Марии, куда они направлялись на заутреню. Он предложил Томасу работу плотника в цирке.

— Он согласен, — ответила за все семейство Анна Келлавей.

Сентябрь 1792

V

Глава первая

— Друзья, подходите поближе — я хочу поговорить с вами. Все, пожалуйста, на арену.

Громкий голос Филипа Астлея разносился по всему амфитеатру. Джем и Томас посмотрели друг на друга и положили инструменты, которые уже стали было собирать — сегодня была суббота и работу они закончили в полдень. Они вместе с другими плотниками подошли к арене, где к ним присоединились ворчащие акробаты, наездники, костюмерши, грумы, цирковые мальчишки, музыканты, танцоры и все остальные работники. Ничего необычного в том, что Филип Астлей устраивал собрание, не было, но это делалось, как правило, когда выдавался свободный день перед вечерним представлением. Выбор времени для этого разговора свидетельствовал о том, что их ждут не самые приятные новости.

Томас Келлавей не присоединился к всеобщему ропоту. Хотя он и работал в цирке уже три месяца и был рад регулярному жалованью, но все еще чувствовал себя чужаком и ничего не говорил, если только ему не задавали прямого вопроса. Он просто молча встал с Джемом и другими плотниками рядом со сценой.

Джон Фокс облокотился на перила, отделявшие сиденья партера от арены цирка, и что-то жевал, отчего длинные усы шевелились. Веки его были опущены так низко, что, казалось, он спит стоя. На самом деле он таким образом избегал зрительного контакта с присутствующими. Джон Астлей сидел в партере с некоторыми другими наездниками. Его сапоги для верховой езды, которые чистились и полировались ежедневно одной из его кузин, упирались в перила. Он выковыривал у себя грязь из-под ногтя большого пальца.

— Фокс, все собрались? Отлично. А теперь, друзья, послушайте меня.

Филип Астлей сжал и разжал кулаки, чтобы умерить внутренний недовольный ропот.

— Мальчики и девочки, прежде всего я бы хотел поздравить вас с успехами — с заметными успехами. Я даже могу сказать, что этот сезон в конечном счете станет одним из лучших. С точки зрения профессионализма и успеха у публики к нам не может быть никаких претензий.

А теперь, друзья, я хочу поделиться с вами новостью, которая касается всех нас. Как вам известно, времена нынче нелегкие. Я бы сказал, опасные времена. Революционные времена. Этим летом нарастали волнения во Франции, верно? Так вот, добрые цирковые люди, вполне возможно, что они приближаются к своему кровавому апогею. Может быть, кто-нибудь из вас уже слышал сегодняшние новости из Парижа: сообщается, что убито около двенадцати тысяч человек. Двенадцать тысяч роялистов, друзья. Людей, преданных королю и его семье! Людей, вроде вас и меня! Не двенадцать. Не двенадцать сотен — двенадцать тысяч! Вы представляете, сколько это? Столько собирает наш цирк за двенадцать вечеров, сэр.

Он посмотрел на певца, мистера Джоханота, который пожирал его широко раскрытыми глазами.

— Представьте себе, дамы, зрителей на двенадцать наших залов, собравшихся на улице.

Филип Астлей повернулся к группе белошвеек, хихикавших на своих местах и застывших, когда он обратил на них свой взгляд.

— Они были безжалостно убиты: мужчины, женщины, дети, — все без разбору. Им перерезают горло, вспарывают животы, их кровь и внутренности на дороге Вестминстерского моста и Ламбет-марш.

Одна из девушек расплакалась, за ней последовали и две другие.

— Что ж, плачьте, — сказал Филип Астлей, заглушая их рыдания. — Подобные действия вблизи наших берегов прискорбно угрожают всем нам. Прискорбно, дорогие коллеги. Заключение под стражу короля и его семейства — это вызов нашей собственной королевской семье. Смотрите и рыдайте, друзья. Это конец неведения. Англия не может сложа руки смотреть на этот вызов нашему образу жизни. Не пройдет и шести месяцев, как мы начнем войну с Францией — так подсказывает мне мой опыт кавалериста. Попрощайтесь сегодня с вашими отцами, братьями и сыновьями, потому что они скоро, возможно, отправятся на войну.

Во время последовавшей паузы, сделанной Астлеем, чтобы его слова лучше дошли до слушателей, раздраженные взгляды и ворчание уступили место скорбным выражениям лиц и тишине, нарушаемой лишь всхлипами со скамейки, на которой сидели представительницы костюмерного цеха.