Тигренок Васька. Рассказы

Я сидел на подоконнике и не мог налюбоваться Райтиком. Он был белый, с жёлтыми пежинами, мускулистый и сильный; глядел гордо и весело и, казалось, был всем на свете доволен.

Как-то утром, когда дома никого не было, я взял со стула шнурок, прицепил один конец к ошейнику Райта, а другой к своим брючкам и тоже повёл его, как большой, за ворота.

Райт тотчас же принялся обнюхивать пни и завалинки и потащил меня за собой в переулок.

Сначала дома меня не искали. Потом хватились. Мама заглянула в одну комнату, в другую… Обежала весь дом, поискала в чулане, на чердаке, под кроватями, покричала во дворе и в саду, побежала к соседям… Все стали раздумывать и гадать: что же такое могло с малышом приключиться?

Не свалился ли я в самом деле с окошка?! Если в сад — то ещё не беда, а вот если на улицу?! Проходили коровы, и меня «очень просто» мог и затоптать и запороть деревенский бугай…

От таких разговоров и утешений мама громко заплакала. Но тут кто-то припомнил, что недавно на выгоне резвился чей-то мальчонка с собакой.

Побежали на выгон.

Там, в траве, устав и наплакавшись, спал я. Райт сидел надо мною и тихонько скулил. Он давно отвязался и мог бы отлично уйти, но он видел, что его малолетка-хозяин совсем обессилел от беготни и с ним что-то неладно. Пёс остался на месте и грустил надо мною, а когда я уснул, охранял мой сон.

С этого дня зародилось во мне уважение к Райту. Оно стало гораздо больше, когда я подрос и увидел его на работе.

Каждой осенью к отцу собирались охотники. Вся артель уходила в заросли, в плавни, на утиный перелёт.

Хлопали ружья, хлопали по воде сапоги, собаки плавали вдоль островков, словно маленькие пароходики.

А охотники то и дело просили отца:

— Павло, а Павло! А ну, иди выручай! Моя собака никак не разыщет утку. Ты пошли своего Рай-тика. Этот найдёт!..

Райт охотно шёл в воду и никогда не возвращался без утки.

Высоко подняв голову, он бережно и старательно подносил добычу отцу и, словно не желая расстаться с мягким комочком, медленно укладывал её у хозяйского сапога.

— Вот собака! Вот это помощник! — восхищались охотники.

И я тоже ласкал славного Райта и гордился, что наша собака всегда всех выручает.

Год за годом… И вот нам обоим уже по десять лет. Райт стал старой, морщинистой, заслуженной собакой. Я — загорелым, здоровым мальчишкой.

— Ну, теперь ты взрослый, — сказал в день моего десятилетия отец. — Получай от меня подарок.

Он достал своё второе ружьё и разложил на столе полное к нему снаряжение.

— Тут в мешочках порох и дробь. Это ящик с патронами. Здесь два шомпола. Это сумка для дичи. Приучайся, сынок, промышлять. И Райтика моего можешь брать на охоту. Он тебя лучше всяких профессоров охотничьей сноровке обучит.

Я обернулся. Райт сидел, как всегда, у отцовского стула. Короткошёрстый, почти голый, белый с жёлтыми пежинами. Длинные уши свесились на морду, как жёлтые тряпки. На лбу он собрал многодумные складки и загляделся на мух у себя на хвосте и на лапе.

«Хам!» — он громко и неожиданно щёлкнул зубами. Мать вздрогнула и выронила чашку.

— А, чтоб ты сдох! — сказала она плачущим голосом.

Пёс задумчиво улыбнулся, развесил губу и пустил до самого пола струйку прозрачной слюны.

Ранним утром мы шагали через село. Райт воспитанно шёл у ноги. На одном плече у меня висело ружьё. На другом плече — сумка. А на поясе — патронташ с патронами. Мы направились через поля к просам и подсолнухам, где водились перепёлки.

Я взял ружьё в обе руки и скомандовал Райту:

— Вперёд!

Старый пёс сразу весь загорелся. Глаза у него стали тёмные, большие, уши насторожились, мускулы заиграли под шёлковой кожей. Он опустил голову и, помахивая своим прутом[2], стал искать. Челноком сновал он передо мною: слева — направо, справа — налево… И на повороте взглядывал, слежу ли я за его работой.

— Да-да, я вижу, — отвечал я ему еле слышно и кивал головой.

Стоп! Райт пригнулся, крадучись сделал шажок, другой и замер, подняв переднюю лапу.

Долго он держал перепёлку.

Наконец я поднял ружьё.

— Пиль!

Райт рванулся. Перепёлка взлетела. Я выстрелил. Райт помчался искать в бурьянах, за подсолнухами, возле снопов. Искал, искал, но ничего не нашёл.

От конфуза, что он, Райт, вдруг не может найти дичи, он стал шумно дышать: «Ах-ах! Ах-ах…» Фыркал, чихал, волновался.

Он ещё и ещё раз внимательно обыскал всё до самого ничтожного кустика. Потом озабоченно уставился на меня.

«Представь себе, ничего не могу найти», — сказала мне его расстроенная морда.

— А ты больше бы суетился, — ответил я, покраснев. — Что же ты ищешь, когда ничего вовсе и не падало? Умён больно!..

Райт прислушался. Поглядел куда-то вбок и чихнул…

Пошли дальше. Я второй раз послал Райта искать. Вот он снова присел, снова крадётся. Опять вытянулся и оцепенел над притихшей пичугой.

— Пиль!

Взлёт. Я старательно прицелился, аж язык высунул. Выстрелил. Снова Райт мечется по полю, ищет добычу, вопросительно смотрит сквозь бурьян на меня. И опять ищет, ищет, ищет…

Вот он вернулся. Сидит. На лбу — глубокие складки. Он старается сообразить, что это за охота такая. Почему ни одной перепёлки нет ни на земле, ни в сумке?