Тигры Редфернов

Моряки ушли и унесли трупы. Маргарет оторвала рукав блузки и вытерла пот с лица и шеи Энджела. Он лежал, закрыв глаза и не шевелясь, дышал прерывисто и неглубоко. Наставник был матово-бледным, почти серым, из-за черной щетины его лицо выглядело совсем исхудавшим. Щеки так запали, что казалось, будто заострившеся скулы вот-вот порвут туго натянутую кожу. От него тяжело пахло пОтом, кровью и мясом.

— Энджел, — тихо позвала Маргарет. Он приоткрыл глаза, и девушка коснулась его плеча. — Я сниму вас отсюда. Только найду, куда уложить.

— На пол, — пробормотал он, еле ворочая языком. — Неважно куда, — Энджел судорожно дернул рукой в ремне, и Маргарет прижала ее к лавке, чтобы он не повредил себе еще больше.

— Тише. Не двигайтесь. Я сейчас.

Она пригладила его влажные и слипшиеся волосы, убрала их со лба и взяла светильник. Чаша на высокой ножке оказалась неожиданно легкой. Мисс Шеридан понесла ее, как факел. В амбаре оказалось еще несколько устройств вроде лавки с ремнями, но матросы уволокли с собой все инструменты, которые сошли бы за оружие. В углу девушка обнаружила груду тряпок, ветоши и пустое ведро — видимо, для уборки. Она унесла с собой все: ведро поставила подальше, чтобы меньше пахло, когда они воспользуются им как туалетом; тряпки ровным слоем разложила по полу рядом с лавкой. Маргарет понимала, что не унесет Энджела далеко.

— Готово, — шепнула она ему и взялась за ремень. Застежка оказалась такой тугой, что Маргарет с трудом смогла выпихнуть ремень из пряжки. Энджел несколько раз сжал и разжал кулак и со вторым ремнем попытался ей помочь, хотя рука у него дрожала, так что помощь вышла символической.

— Лежите смирно, — Маргарет перебралась к его ногам — и ее затошнило. На рубашке Энджела остались брызги крови, но брюки были залиты ею почти целиком, к влажной ткани липли кусочки кожи, мяса и осколки кости. Маргарет подобрала тряпку и, сглотнув, протерла зажимы над коленями и у лодыжек Энджела. Они были липкими, скользкими и красными.

— Я сам, — сказал наставник и попробовал сесть. Его тут же дернуло судорогой боли, а лицо так исказилось, что Маргарет поспешила уложить Энджела обратно. Она освободила сперва целую ногу из тугих зажимов, затем перебралась к другой, взглянула на потемневшие доски под ногой Энджела, и вдруг у девушки затряслись руки, глаза заволокло горячей влажной пеленой, от запаха к горлу подкатила рвота.

— Маргарет, — как сквозь вату донеслось до нее, — я сам…

— Сейчас, — сквозь зубы выдавила мисс Шеридан, сглотнула кислую жижу, которая заполнила рот, и вытерла рукавом глаза. Поморгала. Обернула руку тряпкой и стала осторожно подергивать зажим внизу, у лодыжки. Она старалась побыстрее, прислушиваясь к сбивчивому дыханию Энджела. Он по-прежнему не издавал ни единого звука — ни криков, ни стонов. Хотя Маргарет не знала, становится ли легче, если кричать от боли. С зажимом у колена было хуже — при каждом движении Энджел замирал, задерживая дыхание.

— Он что-то повредил вам? — спросила Маргарет.

— Нет, это реакция на восстановление. Пройдет. Не обращайте внимания.

«Если они не сделают с вами еще что-нибудь», — горестно подумала девушка. Она раскрыла зажим и, едва касаясь, провела тряпкой по ноге. Энджел схватил ее руку и просипел:

— Не надо.

Маргарет медленно раскатала брючину поверх запекшейся крови.

— Давайте.

Энджел оперся на плечи девушки, она приподняла пострадавшую правую ногу. Наставник осторожно повернулся, спустил левую с лавки, нащупал пол и встал.

Редферн оказался тяжелым. Он постарался опереться сильней на левую ногу, но Маргарет все равно едва не уронила его, когда он коротким скачком придвинулся к лежаку из тряпок. Девушка помогла Энджелу сесть, потом уложила его, взбила тряпки под его головой повыше, он снова прикрыл глаза — и на этом ее силы вдруг иссякли. Маргарет сгорбилась, закрыла лицо руками и мелко затряслась.

Она наконец ощутила боль под ребрами, которая волнами расходилась по телу при каждом вздохе; боль в руках там, где их сжимал Ляйднер, жжение в ссадине на правой скуле от удара об пол, и такое же, но слабее — на левой, от затрещины. Ее заволакивала пелена тяжелого чувства — мутного, одуряющего, как запах крови, смешанный с запахом пота, влажного дерева и пыли. Одни! Они тут совсем, совершенно одни! Беспомощные без магии и оружия. Абсолютно беззащитные перед человеком, который способен сделать с ними все, что угодно. Все, что Маргарет не могла представить — даже не догадывалась, что кто-то способен делать такое с живыми, чувствующими боль людьми.

Все, что угодно. Боже мой, все, что угодно! Она вдруг так остро ощутила, что там, в полутьме, в полной тишине, таятся какие-то тошнотворные механизмы, и… и… она знала, что не выдержит. Не выдержит такого… такого, как… Маргарет сжала виски. Она не могла представить себе, каково это, и ее разум в ужасе отпрянул от малейшей попытки представить. Но она знала, что ей не хватит ни сил, ни гордости на… на это…