Тихая гавань

Скверно получилось. Придется объясняться. Он заставил себя встать, накинул рубашку и поднялся на кухню. Солнце уже поднималось. Он очень хотел пить, но голова не болела, что уже хорошо. В теле была слабость, руки подтрясывало. Он зачерпнул кружкой воду из ведра с питьевой водой и сделал глоток. Вода была холодной, но не ледяной, поэтому второй раз он влил в себя уже половину кружки. Его замутило, и он сел на табурет. Тошнота быстро прошла. Наручных часов у него не было, был будильник в комнате, но он не помнил, заводил ли его вчера. Будильник был старый и требовал ежедневного завода. Многие его вещи были старыми , как и он сам.

Косматкин потряс головой и внимательно осмотрел рану, так как марлевая повязка сползла к локтю и пришлось закатать рукав почти до плеча. Глубокая царапина уже покрывшаяся коркой, она и чесалась. Так всегда бывает, когда засыхает кровь. Ничего страшного. Ему стало интересно, чем же Татьяна ее сделала. Не ножом , это точно, но и не ногтями. Ногти у нее были аккуратные, но коротко остриженные. Поцарапать ими можно было, но не настолько глубоко.

Любопытство взяло верх, и он заглянул через открытую дверь в комнату соседки: девушка спала, свернувшись калачиком, словно младенец в утробе. Рядом с ее головой лежал средней длины металлический штырь с темной круглой рукояткой, этакое шило гигантских размеров. Он не смог понять для каких целей предназначался этот инструмент, но то, что использовала она именно его , было ясно. Он окинул комнату взглядом и еще раз отметил, что в ней царил хаос, не свойственный женщинам. Нет, не было ни одной пылинки, не было грязи, но вот вещи — одежда, книги, чистая посуда , столовые приборы, какие-то документы, флакончики с парфюмерией, все это находилось в беспорядке и было разложено по комоду, подоконнику и столу. На столе он заметил часы, вмонтированные в массивную чернильницу. Они показывали без пятнадцати минут пять. Он прислушался и по тихому тиканью определил, что часы идут, значит поспал он совсем мало. От силы часа три, может немного больше.

Косматкин тихо прикрыл дверь и вышел на улицу., добрался до места их посиделок и закурил. Совершенно неожиданно, он вспомнил свою двоюродную сестру, которая была старше на четыре года, но умерла уже очень давно: вот у кого он видел такой же беспорядок. Вот воспоминания о ком пробудил вид комнаты соседки. И это был тревожный признак: сестра страдала сильным психическим расстройством, которое купировалось лет десять лекарствами, но потом началась революция, еще одна, война, с медициной стало совсем плохо, и она умерла. Только вот умерла она от сердечного приступа, так как оно не выдержало работы с огромной жирной тушей, в которую превратилось тело сестры. Та в периоды обострения просто уничтожала продукты, что в условиях Гражданской войны было почти невероятно, но ее родители служили на железной дороге и даже при большевиках получали хорошие деньги и пайки. Но Татьяна могла похвастаться скорее спортивной фигурой, так что скорее всего его догадка о ее болезни не верна.

Но Косматкин продолжал вспоминать, и с каждой секундой его охватывал страх: покойная сестра кроме обжорства в последние два года своей, так сказать, жизни начала проявлять агрессию по отношению к окружающим — могла наброситься с кулаками на постороннего человека, несколько раз пыталась ударить ножницами свою мать. Поэтому ее запирали в комнате в такие моменты и держали там, пока приступы злобы не проходили. Но они случались все чаще, и промежуток между ними становился все меньше. А агрессия возрастала. Тетка, когда-то добрейшая и милейшая женщина, измученная заботами о дочери, превратилась в привидение. Пока ее дочь толстела, она усыхала на глазах, так как постоянно недосыпала и тоже заработала нервный срыв. Дяде приходилось браться за дополнительную работу, чтобы прокормить семью. Он машинально потер свою оцарапанную руку и чуть не поперхнулся дымом от папиросы, закашлялся и поискал на столе свою стопку. В бутылке еще оставалось водки грамм сто.

"Да не может этого быть!" - он испугался собственных мыслей.

Но что-то внутри него подсказывало, что может, и не только может, но так и есть. Он до последнего времени вообще не интересовался убийствами немецких военных, считая, что это дело рук подполья, но когда немцы согнали заложников и потребовали от горожан выдать преступника, то Мария все уши прожужжала, что ходит слух о женщине-убийце. Он вспомнил и разговор с Доброжельским, который интересовался слухами об убийствах.

Сомнений у него не было никаких: ночная потасовка, хаос в комнате, какой-то надлом в поведении девушки. Он стал вспоминать , не видел ли ее с немцами и когда она не ночевала дома, но тут ему было сложно определить ее отсутствие или присутствие, так как в обычные свои рабочие дни он ложился спать рано. Сон у него был крепкий, если удавалось заснуть быстро, так что ночевала ли она всегда дома он точно сказать не мог.