Тихая ночь

— Это личное, monsieur. То, чем я сейчас занимаюсь, достаточно опасно. Война с Россией будет долгой и жестокой, и я полагаю, что мои шансы дожить до ее конца, мягко говоря, весьма ограничены. Боюсь, я просто жалел себя. Я не герой.

— Мужчине, который сражался на войне и исполнял свой долг, не пристало так говорить. Страх — естественное чувство, если только вы не идиот. Из того, что рассказала мне дочь, я делаю вывод, что вы немного скромничаете. Насколько я понимаю, вас огорчает, какой оборот приняла война; вам, очевидно, не по нраву нападение на красных. Вот что меня интересует. Ведь нас, французов, и вас, немцев, может объединить сознание того, что большевиков нужно уничтожать. Не так ли?

Прежде чем ответить, Адам посмотрел на свой кофе и провел пальцем по краю чашки.

— Только если мы выиграем, кем бы ни были эти «мы». А что, если проиграем?

Мишель Анси взглянул на него с удивлением, граничившим со скептицизмом.

— Если немецкая армия смогла победить нас, британцев и все остальные армии Европы за шесть недель, то на Красную Армию ваши солдаты да еще с нашей помощью потратят каких-нибудь несколько месяцев. Разве нет? Тем более что Сталин за последние годы истребил собственный офицерский корпус.

— Наполеон рассуждал похожим образом — и потерпел поражение.

— Тогда все было иначе. Солдаты повсюду ходили пешком: ни танков, ни самолетов.

— Но если мы все-таки проиграем, последствия не ограничатся подписанием цивилизованного договора и спрятаться за спиной миролюбивого маршала Петена уже не получится. Русские разрушат все, что мы знаем. Сталин и Берия будут править всей Европой. Мне кажется, что на такие ставки нельзя играть. Это больше похоже на русскую рулетку.

Мишель Анси небрежно махнул рукой.

— Через несколько недель Россия развалится, как карточный домик. Все, что держится на страхе, просто рушится, когда начинает пахнуть жареным.

— Как Германия, например?

Анси изумленно уставился на Адама.

— И, — продолжал Адам, — если Россия падет, что дальше? Сомневаюсь, что фюрер видит это как крестовый поход братских стран, которые потом разделят славу победы над общим врагом-язычником. Вы ведь слышали выражение Deutschland über alles?…[95]

Немецкая речь и подчеркнутое тоном значение слов резанули слух.

— Вы удивляете меня, лейтенант.

— Я сам себе удивляюсь — хотя предпочел бы не заводить таких разговоров. Буду признателен, monsieur, если наша беседа не выйдет за пределы этих стен.

Мишель Анси кивнул:

— Разумеется. И моя дочь тоже вам это обещает.

Говоря это, он не посчитал нужным взглянуть на Мари-Луиз, и та обнаружила, что опять раздраженно кусает губы.

— Скажите, лейтенант, у вас много единомышленников? Я имею в виду, среди ваших товарищей.

Адам пожал плечами.

— Понятия не имею. О таких вещах не болтают с приятелями в столовой — и нигде не болтают, если уж на то пошло. Некоторое время назад мы лишили себя возможности обсуждать подобные проблемы. Подозреваю, что ваши взгляды популярны и в Германии, и во Франции: коммунизм — убедительный враг, лучше, чем Британия, а победа — это наркотик, от которого попадают в зависимость, опасную зависимость.

В наступившей тишине звон чашки о блюдце показался неуместным.

— Не стану скрывать, что ваши слова разочаровали меня, лейтенант. Я надеялся, что мы согласимся хотя бы в том, что коммунизм — реальная угроза нашего времени, враг, против которого мы все могли бы объединиться. Такая совместная борьба могла бы послужить катализатором для Франции и Германии. Она помогла бы прекратить нападки, которыми они терзают друг друга из поколения в поколение.

— Monsieur, коммунизм противен мне не меньше вашего. Но, по-моему, вы не понимаете, что существует разница, огромная разница между Германией и нацистской Германией. Не забывайте, речь идет о национал-социализме, о Германии как о высшей расе. Ваш крестовый поход никогда не будет партнерством на равных. Против России пойдет Германия, и не только чтобы разделаться с красными, но и чтобы получить то, что Гитлер называет Lebensraum — жизненное пространство; не для Франции и не для кого другого, только для немцев. Я читал его Mein Kampf[96] — там все это написано черным по белому. Так что удивляться нечему. Просто я считаю, что для меня, для вас и для всех, кто хочет мира, а не войны, результаты будут катастрофическими. Вот почему я не мог уснуть, когда услышал новость, и во время обеда решил пить, а не есть — за что еще раз приношу вам обоим свои извинения. Это был срыв, а не привычка, уверяю вас. Поскольку я мало спал, а сегодня вечером у меня вылет, надеюсь, вы извините меня, если я поднимусь теперь наверх и попытаюсь исправить вред, который сам себе причинил. — Адам встал. — Madame, monsieur, bonsoir — и спасибо за кофе.

Когда он покинул гостиную, Мишель и Мари-Луиз остались сидеть, молча слушая, как он поднимается наверх и закрывает дверь своей комнаты.