Тихая ночь

Ошеломленная, Мари-Луиз сидела так еще какое-то время. В ушах звенело, истерзанный ум отказывался принимать действительность, но она знала, что, пока она не шевелится, действует некая анестезия, которая защищает ее и позволяет пребывать в оцепенении, в стороне от мыслей и эмоций. И те и другие начали постепенно возвращаться, когда солнце сквозь волосы на макушке проникло к ее склоненной голове, принеся с собой тошноту, но кроме того — знакомое ощущение, будто она находится вне своего тела. Мари-Луиз медленно встала и нетвердо зашагала к дому, в тень деревьев, которая позволила ей окинуть взглядом опустевшую улицу, не морщась от слепящих солнечных лучей. Ставни по-прежнему были закрыты; никто не видел ее стыда.

Поднимаясь по ступенькам к себе в комнату, Мари-Луиз все еще чувствовала на ухе липкую густую слюну, но даже не пыталась ее стереть. Медленно, с бесконечной усталостью она опустилась на кровать. Мари-Луиз лежала, словно жена праведного крестоносца, окаменевшая в вечной молитве на собственном надгробье. Пальцы переплелись, а глаза закрылись, как в глубоком сне или раздумье.

Если Мари-Луиз и видела сны, то в памяти не осталось их следов, потому что ее резко разбудил громкий стук, донесшийся снизу, из коридора. Она ощупала волосы. Спутанные, слипшиеся. Новый удар. У Мари-Луиз екнуло сердце, и, не пытаясь поправить прическу или разгладить мятую юбку, она бросилась к двери, желая скорее увидеть знакомое лицо Адама, серое от усталости, но живое.

Двое немецких солдат без фуражек удивленно посмотрели на нее. Они несли металлический сундук.

— Что вы делаете? — спросила Мари-Луиз по-немецки.

Мужчины переглянулись, и старший из них ответил:

— Мы забираем обмундирование лейтенанта. Простите, что побеспокоили вас, madame.

— Значит, он покидает нас… и будет ночевать на аэродроме?

Ее захлестнуло облегчение.

— Нет, madame. Лейтенанта подбили прошлой ночью. Его самолет взорвался. Никто не выжил.

15

Германия

Дрезден. Пепельная среда, 14 февраля 1945 года

Первые проблески рассвета были едва различимы. Две подруги очнулись посреди нагромождения сотен людей, ерзавших и дергавшихся от боли или шока, бормотавших, откашливавшихся и горестно стонавших. Утихла буря, погасло адское зарево. Их сменил свинцовый полумрак, застеливший кремированный труп города коричнево-серым погребальным покровом. Пожары еще пылали, местами яростно, но теперь это были одиночные оранжевые кляксы на матовом полотне. Доминирующим оттенком стал цвет дыма, а господствующим звуком — человеческий стон. В небе послышался рокот авиадвигателя. Низко над рекой, прямо под плотным слоем дыма, пролетел самолет-разведчик «физелер шторьх»[100]

— наблюдатель, явившийся из мира живых, чтобы доложить о царстве мертвых.

Женщины смотрели друг на друга как чужие. Белокурые волосы Евы выгорели с одной стороны, оголив выжженную кожу, а другая сторона головы была перепачкана кровью из открытой раны. Лица обеих женщин почернели; из-под лохмотьев, в которые превратились их шарфы, виднелись багровые ожоги и раны от горящих осколков; глаза налились кровью от дыма. Почувствовав, что к горлу подступил рвотный позыв, Мими схватила подругу за руку. Клубы дыма проплывали над береговой стеной, временами скрывая оловянные воды реки и отгораживая их островок страдания зловещим туманом, отливавшим жутковатым багрянцем заката. Из-за боли в ноге Мими не замечала ни рассыпанных по лицу ожогов, ни вздувшихся на ступнях волдырей. Она вспомнила импровизированную лестницу, по которой взбиралась к спасительной воде бака, и подняла юбку, чтобы осмотреть повреждение. Шерстяной чулок был разодран, а из рваного края рассеченной кожи и плоти сочилась и тут же сворачивалась кровь. Ступни обгорели, но их спасли ботинки, которые сослужили ей хорошую службу на пути из Бреслау. «Прошли лед и пламя», — с горечью подумала она.

— Можешь идти?

Вместо ответа Мими схватилась за плечо подруги и поднялась. Ступни пронизывала боль, но она могла стоять без посторонней помощи. Мими бросила взгляд на часы. Десять. Солнце уже как минимум два часа светило над этими жуткими сумерками. Подруги стали пробираться мимо человеческих обломков — спавших, устремивших перед собой ничего не видящие взгляды или тихо причитавших от шока, — к лестнице в береговой стене. Каждую ступеньку занимали тела; некоторые не реагировали даже тогда, когда женщины нечаянно наступали на обгоревшую руку или спотыкались о согнутую спину.