Тихая жена

Любой терапевт знает, что главное – не само событие, а реакция на него. Если взять десять человек и подвергнуть их одному и тому же испытанию, каждый придаст ему собственное значение и снабдит исключительными подробностями собственного переживания. Джоди из тех, кто об этом и не вспомнит. Никогда. Ни разу. То, что случилось с ней в далеком детстве, без каких либо сомнений, накрепко забыто, оставлено в прошлом, того события как и не было, оно, можно сказать, искоренено. Ну, то есть, она бы именно так и считала, если бы не изучала психологию. В итоге ей пришлось признать, что даже если все совершенно забыть – это не то же самое, как если бы событие вообще никогда не происходило. Нельзя сказать, что с доски стерлось совершенно все; ты сам уже не такой, как раньше; той невинности не вернешь. Возможно, это был нежеланный опыт, который не дал ничего, кроме повреждений и потерь, но он материален, подтвержден фактами, он оказывает свое воздействие, он существует в прошлом и влияет на настоящее, что бы ты с ним ни делал. Возможно, ты выбросил эту банку соленых огурцов десять лет назад на помойку, но она там все еще существует. Может, она разбилась, может, даже раздавлена в лепешку, но она не исчезла. Вы могли забыть, но это лишь привычная реакция.

В данной аналогии помойкой является бессознательное. Не коллективное бессознательное, а ваше личное, уникальное, где каждая вещь подписана вашим именем, бессознательное, которое может без объявления начать швырять в вас эти вещи – как случилось с Джоди в тот день, когда она стояла у лифта после встречи с Джерардом, где вспомнила сон про Даррела. К ее чести надо подчеркнуть, и это демонстрирует огромную осознанность, что Джоди не пренебрегла значимостью этого события, а увидела в нем наглядный урок по психологии. Это было похоже на вспышку, от которой перехватывает дух: бессознательное перестало быть просто теорией из книжек, выдуманной парадигмой или раздутой фикцией, а приобрело такую же реальность, как нос на собственном лице, как банка соленых огурцов. По Юнгу, все элементы бессознательного стремятся к внешнему выражению; какая-то засевшая внутри неосознанная ситуация проявляет себя вовне как судьба. Греческий философ Гераклит имел в виду то же самое, называя характер судьбой.

Как бы Джерард обрадовался, узнав, что сон клиентки вытянул это ценное детское воспоминание. Наконец, появилось что-то, за что можно ухватиться, к чему он и шел, ведь он словно чувствовал, что его что-то ждет, и продвигался к этому спокойно и целенаправленно, ожидая этого самого момента, падения этого самого топора. Джоди было любопытно, по каким признакам ее терапевт обо всем догадался, и ей хотелось бы об этом спросить, но, как выяснилось, она ему особенно и не доверяла, и решила не задавать вопросов. Она утаила и этот секрет, ничего о нем не сказав, решив, что лучше вообще не открывать этот ящик, пусть лежит там и задыхается. Она считала это своим правом, что это в ее же интересах. Во время учебы она узнала, что такие вещи необходимо проговаривать, но в итоге-то она осталась точно тем же человеком, со счастливыми воспоминаниями о детстве. В жизни никогда ничего не бывает на сто процентов, и даже девяносто девять – огромная удача. Джоди оставалось решить вопрос с этим гадким одним процентом, найти способ его как-то сдержать.

Она резко прекратила всякое общение со старшим братом и с тех пор, уже два десятка лет, полностью его избегает, игнорирует все его воззвания и мольбы, безжалостно от него оградившись. Даррел знает почему; объяснений даже не потребовалось. То, что он ей сделал, было лишь юношеской ошибкой, вызванной кратковременным помутнением в пору полового созревания, – но какие-то вещи простить нельзя.

Да и себя она не простит. Родители ничего не знали, в этом Джоди не сомневалась; они бы такого поведения среди детей не допустили, их она в случившемся совершенно не винит. Именно ей следовало его остановить, пока он не добрался до Райена – а Джоди точно знала, что это произошло. Его кошмары начались резко. Припадки были очень яркими и беспрецедентными. А до этого он был очень мягким ребенком. Может, взрослеющий Даррел считал, что с младшими сестрой и братом меньше риска. Может, просто экспериментировал. Может, он вообще об этом не думал, а руководили им лишь гормоны. Как бы то ни было, он это сделал, и, повзрослев, Райен, как и Джоди, не разговаривал ни с Даррелом, ни о нем.

Согласно молчаливой договоренности с Райеном, никто из них на место тех ужасных событий не возвращается, не роется. Джоди смотрит на ранние годы жизни Райена, на то, что он сам может помнить, а может и нет, как на нечто вытолкнутое за пределы, лишенное силы, это как выброшенная часть истории, отвергнутое прошлое. Забывает она об этом лишь в силу привычки, но это дает ей успокоение, а особенно этот душевный покой необходим Райену, его надо оберегать, дать ему возможность нарастить поверх этого молчания новый опыт.