Тихий домик

Обоза с детьми фашисты никак не ожидали — они были заняты погрузкой пленных. Конвоиры, подгоняя прикладами, загоняли раненых русских в товарные вагоны. А русские не торопились, и все оглядывались на обоз, и, может быть, даже что-то кричали детям. Но понять их было трудно: далеко, не слышно.

Затем произошло то, что заставило содрогнуться детей. Четверо или пятеро советских пленных, видимо, сговорившись, бросились в сторону, сбили двух фашистских конвоиров. Одному нашему пленному даже удалось схватить автомат, он уже побежал в сторону обоза, но был сбит пулеметной очередью. Пули захлестали по пленным, одни стали падать на платформу, а другие поспешили к вагонам.

С обоза видели, как на развалинах вокзала устроили свое гнездо фашистские пулеметчики: оттуда хорошо просматривались и перрон, и привокзальная площадь, на которую въехал обоз.

«Ждать, только ждать!.. Терпение, терпение, — думал Тишков, покусывая губы. — Не сделать ни одного опрометчивого шага. Затянуть время, не допустить зверств над детьми, расстрела…».

— Моня?.. — шепнул Никита Степанович Лене.

— Под матрацами, — едва слышно ответила она. — И другие тоже!..

— Потихоньку передайте всем мой приказ: сохранять полное спокойствие, ничем не выдавать свое волнение. Этим мы обманем фашистов. Никаких выпадов против них…

Передать по подводам приказание командира не удалось, так как в это время низко пролетели вражеские бомбардировщики с черно-белыми крестами на фюзеляжах и крыльях. Зловещих стальных птиц дети провожали глазами, полными ненависти. Они летят сейчас на нашу землю, чтобы бомбить мирные села и города…

Со стороны вокзала цепочкой приближались фашистские солдаты с автоматами наперевес. Они подбегали к подводам и показывали, чтобы все вставали и строились. В одну группу были построены взрослые и дети. Конвоиры сомкнулись вокруг колонны и погнали их к серому кирпичному зданию, в котором Тишков без труда угадал школу.

Здание было полуразрушено. Колонну загнали в вестибюль и всех заставили стать у стен.

Так стояли они молча, глядя в дула автоматов. Солдаты держали себя так, будто согнали скот, а не людей. Им было все равно, что с ними делать — убивать или миловать. А пока они переговаривались о чем-то, смеялись и плевали себе под ноги.

Затем появился немецкий офицер. Сапоги его были начищены, но китель и брюки в пыли.

Войдя, он резким голосом заставил фашистских солдат замолчать и подтянуться. И солдаты застыли, зловеще поглядывая на детей и держа пальцы на спусковых крючках автоматов.

— Объяснять: что такой? — спросил офицер на ломаном русском, обращаясь к воспитателям, прижимавшим к себе перепуганных малышей.

Тишков выступил вперед.

— Детский дом…

— О! Зер гут. Детьдом… Эвакуация?

Никита Степанович кивнул. Он думал в данную минуту о еврейских детях, которые остались лежать под матрацами в обозе. Не выдадут ли они себя сами? Не отыщут ли их фашистские солдаты, которые захотят поживиться и, конечно, станут грабить обоз…

— Эвакуация на Германия!.. — радостно закончил офицер, привстав на носки от удовольствия, — так ему понравилась собственная мысль.

— Вы шель на эвакуация Германия? Хорошо!

Тишков смолчал.

— У меня нет вагоны… Ошень много корова, свинья, рабочий люд отправляй на Германия!

Он показал рукой, чтобы Никита Степанович стал к стене. Потом приблизился к детдомовцам и медленно обошел вдоль стен, всматриваясь в лица детей.

Как смотрели на него дети? С любопытством. Да-да. Тишков отметил это — дети смотрели на гитлеровского офицера с любопытством! Вот он, перед ними, живой фашист, тот, кто вешает, убивает, проливает кровь невинных. Что он высматривает? Очередную жертву? Что хочет он увидеть на лицах, прочесть в их глазах: страх, почтение или ненависть? Или, может быть, он тоже угадал, что дети смотрят на него с любопытством, как на зверя, выпущенного вдруг из клетки?..

И зверь решил показать зубы.

Офицер решительно отступил в центр вестибюля и скомандовал:

— Коммунист! Комсомоль! Выходиль!.. Будем расстрель только исключительно коммунист и комсомоль! Если не выйдут — обыск и петля!..

Офицер многозначительно провел рукой вокруг шеи.

— Коммунист, выходиль! — заорал он вдруг, багровея и потрясая кулаками у лица.

Тишина. Слышно, как судорожно глотает слюну взбешенный офицер.

И тут Никита Степанович делает шаг вперед.

— Еще! — командует офицер, приподнимаясь на носки и заложив руки за спину.

Делает шаг вперед и Лена. Рядом с ней становится Зина.

— Тетя Зина! — шепчет Володя Большой. — Вы же беспартийная! Зачем?..

Но тут делает шаг вперед Виктор Иванович, Павел, повариха, завхоз… и Володя Большой тоже ступает вперед…

Тишков видит, что все, кто стоял у стен, теперь стоят рядом с ним. Только Лидия Сова отошла чуть в сторону и, прислонясь к стене, кокетливо поправляет рыжие волосы.

А впереди всех — Володя Маленький. Он смотрит прямо в лицо фашистского офицера и говорит, как во время игры:

— И я тоже коммунист…

Офицер хватает его за руку, хочет отшвырнуть в сторону, но в это время офицера по-немецки окликает Лидия.

— Возьмите себя в руки, господин офицер!