«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

Столь своеобразная поддержка Шолохова, который, при очевидной талантливости, в третьей книге «Тихого Дона», по мнению Горького, «еще не нашел себя», не могла дать практического результата. Ведь Фадеев также не отвергал талант Шолохова и говорил о необходимости «воспитательной работы» с ним, он также был за публикацию третьей книги романа, но при условии коренной ее переработки. С этим-то Шолохов согласиться не мог.

Алексей Максимович Горький. 1931 г.

Так и не дождавшись решения о публикации третьей книги романа, Шолохов вновь обращается к Горькому. Он направляет ему окончание шестой части и письмо, в котором подробно объясняет замысел третьей книги романа, акцентирует его внимание на той политической проблеме, — насилие над крестьянством со стороны троцкистов — да и не только их, — которая и привела в 1919 году казаков к восстанию против советской власти.

Шолохов писал Горькому: «...Некоторые “ортодоксальные” “вожди” РАПП’а, читавшие мою 6-ю ч[асть], обвинили меня в том, что я будто бы оправдываю восстание, приводя факты ущемления казаков Верхнего Дона. Так ли это? Не сгущая красок, я нарисовал суровую действительность, предшествовавшую восстанию, причем сознательно упустил такие факты, служившие непосредственной причиной восстания, как бессудный расстрел в Мигулинской ст[ани]це 62 казаков-стариков или расстрелы в ст[ани]цах Казанской и Шумилинской, где количество расстрелянных казаков (б[ывшие] выборные хуторские атаманы, георгиевские кавалеры, вахмистры, почетные станичные судьи, попечители школ и проч[ая] буржуазная контрреволюция хуторского масштаба) в течение 6 дней достигло солидной цифры — 400 с лишним человек... И, естественно, что такая политика, проводимая некоторыми представителями Сов[етской] власти, иногда даже заведомыми врагами, была истолкована как желание уничтожить не классы, а казачество.

Но я должен был, Алексей Максимович, показать отрицательные стороны политики расказачивания и ущемления казаков-середняков, т[ак] к[ак], не давши этого, нельзя вскрыть причины восстания. А так, ни с того, ни с сего — не только не восстают, но и блоха не кусает.

В 6-й ч[асти] я ввел “щелкоперов” от Совет[ской] власти (...комиссар 9-й армии Малкин — подлинно существовавший и проделывавший то, о чем я рассказал устами подводчика старовера; член малкинской коллегии — тоже доподлинный тип, агитировавший за социализм столь оригинальным способом), для того, чтобы, противопоставив им Кошевого, Штокмана, Ивана Алексеевича и др., показать, что не все такие “загибщики” и что эти самые “загибщики” искажали идею Советской власти.

У некоторых собратьев моих, читавших 6-ю ч[асть] и не знающих того, что описываемое мною, — исторически правдиво, сложилось заведомое предубеждение против 6-й ч[асти]. Они протестуют против “художественного вымысла”, некогда уже претворенного в жизнь...

Непременным условием печатания мне ставят изъятие ряда мест... Занятно, что десять человек предлагают выбросить десять разных мест. И если всех слушать, то ¾ нужно выбросить» (8, 28—29).

Чтобы до конца понять обстановку, которая сложилась вокруг романа «Тихий Дон» к лету 1931 года, когда Горький получил это письмо Шолохова, надо знать отношение к роману самой всесильной организации того времени — ОГПУ, где, естественно, также прочитали рукопись 6-й части «Тихого Дона» (вспомним: «Рукопись <...> была задержана <...> руководителями РАПП’а и силами, которые стояли повыше»). Один из этих «читателей», — как рассказывал Шолохов, прямо заявлял писателю: «Ваш “Тихий Дон” белым ближе, чем нам!»

«Нет! Вы ошибаетесь! — ответил ему Шолохов. — В “Тихом Доне” я пишу правду о Вёшенском восстании. В этом — особая сложность. Но позиция моя беспощадная!»⁷².

А Генрих Ягода, не вступая с Шолоховым в объяснения по поводу романа, при встрече, — как рассказывал Шолохов, — просто «дружески» говорил ему: «А все-таки вы — контрик!»⁷³

.

Такое отношение ОГПУ к «Тихому Дону» диктовалось тем, что своим романом, где рассказывалась правда о геноциде в отношении казачества, Шолохов бросил вызов не только троцкистам, но и всему репрессивному аппарату. Этот вызов был принят и едва не закончился в конце 30-х годов арестом и гибелью Шолохова. Как уже говорилось ранее, еще в двадцатые годы Евдокимов, возглавлявший ОГПУ на Дону, а потом руководивший Ростовским обкомом партии, просил у Сталина согласия на арест Шолохова.

Вот по какому острию ножа или, скажем иначе, по какому тонкому льду шел Шолохов, создавая и отстаивая «Тихий Дон».

Писателю потребовалось действительно огромное мужество и упорство не только для того, чтобы написать этот роман, но и опубликовать его в первозданном виде.

И это мужество и упорство он проявлял, как никто.