«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

Путем такого вот «свободного творчества» и словесной эквилибристики Бар-Селла смело перемещает студента Тимофея из 1914 в 1910 год. Тогда и в самом деле происходили студенческие волнения, после чего занятия в университетах были прекращены, а в феврале-марте 1911 года более тысячи студентов были исключены из университета, а сотни высланы из Москвы.

Но какое отношение имеют все эти печальные исторические события к «Тихому Дону»? — спросите вы.

На взгляд Бар-Селлы, — прямое. Он убежден, что студент Вася, которому студент Тимофей завещает свой дневник, оказался в Семипалатинске именно после этих событий и что фантасмагорическая встреча автора «Дневника» с Христоней, оказывается, все-таки состоялась.

«Если допустить, что наше предположение соответствует истине, — пишет Бар-Селла, — то получает решение и проблема, поставленная нами в начале главы: сходство рассказа Христони и записи в “Дневнике” от 1 мая. Эпизод столкновения казака-солдата с казаком-студентом предполагалось, видимо, описать с двух различных точек зрения, глазами двух участников. Однако, событие это относилось к 1911 году. Из чего следует важнейший для нашего исследования вывод: в момент написания “Дневника” роман не предполагал описания войны. Лишь в дальнейшем, перерабатывая первоначальный вариант, Автор перенес воспоминания Христони в Петербург, а “Дневник” передвинул на три года вперед»⁴⁴. Напомним: «Автор» у Бар-Селлы — Краснушкин, а путем подобной эквилибристики он пытается доказать, что «Тихий Дон» он начал создавать в 1911 году.

На основании подобных «предположений», — без единого конкретного факта — Бар-Селла и строит всю свою работу.

Один из наиболее часто применяемых им приемов, — который, кстати, переняли и некоторые другие «антишолоховеды», — обличение «безграмотного переписчика» чужой рукописи, которую Шолохов, якобы, не в силах был правильно прочитать. Ситуация воистину иррациональная, поскольку все эти сюрреалистические узоры Бар-Селла «вышивает» на канве несуществующей рукописи выдуманного им автора «Тихого Дона» Краснушкина. И эту-то несуществующую рукопись придуманного автора подлинный автор романа, оказывается, был не в состоянии правильно прочитать! Придуманные самим Бар-Селлой «ошибки» при прочтении несуществующей рукописи он и представляет как доказательство того, будто «Тихий Дон» написал не Шолохов, а Краснушкин!

В набор «текстологических» приемов Бар-Селлы входит насилие не только над здравым смыслом и логикой, но и над русским языком.

В новелле «Русский Дух» Бар-Селла приводит две фразы из главы шестой четвертой части романа:

«Митька пробыл дома пять дней...

<...> Как-то перед вечером заглянул и к Мелеховым. Принес с собой в жарко натопленную кухню запах мороза и незабываемый едкий дух солдатчины» (2, 73).

Не понравился Бар-Селле эпитет «незабываемый». «Кто не мог забыть этот запах? Митька? Но он-то уж точно к своему запаху привык»⁴⁵, — иронизирует Бар-Селла. Но не о Митьке в данном случае идет речь, — незабываем запах солдатчины для Пантелея Прокофьевича и его снох — Натальи и Дарьи, которые ждали в отпуск с фронта своих мужей. Так что «незабываемый дух солдатчины» для Мелеховых естественен. Но не для Бар-Селлы.

На его взгляд, и тут виноват «безграмотный переписчик»: «...Это тот запах, “каким надолго пропитывается” солдат. И, значит, запах этот не “незабываемый”, а неотвязный, неистребимый, неустранимый, неизбывный, неизбываемый!

Именно слово “неизбываемый” и не сумел прочесть в рукописи дура Шолохов»⁴⁶.

На этом основании Бар-Селла предлагает изменить шолоховский текст: «Митька... принес с собой в жарко натопленную кухню запах мороза и неизбываемый едкий дух солдатчины».

Знаток русского языка Бар-Селла не знает, что слова «неизбываемый» в русском языке нет: есть «избываемый» — достаточно раскрыть Толковый словарь Даля.

В той же сомнительной роли знатока русского языка, полагающего возможным учить языку Шолохова, Бар-Селла выступает и в новелле «По поводу мокрого снега». Он приводит цитату из романа:

«Накапливались сумерки. Морозило» (2, 303) и комментирует ее:

«Все, как будто верно; поход “ледяной”, значит, уместен и мороз». Но вслед за этим продолжает:

«От устья Дона солоноватый и влажный

подпирал ветер».

«“Влажный ветер” ни при какой погоде не может “морозить”... — заявляет Бар-Селла, — тем более, что в тексте романа далее следует: “На взрыхленной множеством ног дороге кое-где просачивались лужи, — выделяет он это слово жирным шрифтом. — Идти было тяжело, — сырость проникала в сапоги”» (2, 304).

«Но если подморозит — луж нет, они затягиваются льдом, — комментирует шолоховский текст Бар-Селла. — А мы что видим: “кое-где просачивались лужи”, то есть типичная оттепель...»⁴⁷. Значит, у Автора (Краснушкина) было не «морозило», а «моросило»!⁴⁸