Читаем Тихий друг полностью

Я вновь задумался. Не то чтобы я чувствовал опасность, напряжение или давление, но все было совершенно чуждым: если я останусь здесь жить, если попытаюсь здесь творить, то это будет происходить в совершенно чужом мире, где мне даже словом не с кем будет перекинуться, неважно на какую тему… Но, подумалось мне, если я смогу выдержать подобное существование, то сразу попаду, как говорится, «на все готовенькое»: разве приличные граждане, которые встают вовремя и, как полагается, отправляются на работу, не предпочтительней нашего народца — психопатов, неудачников, бездельников и паразитов, которые называют себя людьми искусства и, затмевая свет моих глаз, не дают развиться той крохе таланта, что я получил от Бога… А она — Кристина — будет каждый день вытирать пыль с моего письменного стола или наймет кого-нибудь для этой работы, но никогда не поступит как мой собрат по перу Травка-Вязкая-Муравка — писатель, чьи книги полны любви к ближним, который может стибрить у меня несколько страниц рукописи или случайно перевернуть чернильницу на стопку бумаги, спешно обыскивая комнату, как только я выйду отлить… Она не поймет ни слова из того, что я напишу, но и не будет прикидываться, что понимает… Она — дитя природы, простое, нежное животное, как это называется: ничего кроме тепла и крови… Мамочка, моложе меня на десять лет, с которой можно даром… Я понятия не имел, чем занималась Кристина и как она зарабатывала на жизнь, но выглядело все заманчиво, просто прекрасно…

— О чем думаешь? — спросила Кристина нежно.

— О разных прелестях. Все прекрасно, — уверил я, широко улыбаясь и обнимая ее.

Может, я сочиняю, но мне показалось, что изящная девичья фигурка была напряжена, выдавая некоторую сдержанность или даже недоверие ко мне. Да, недоверие, которое здесь было, в общем-то, нелишним. Дитя природы, конечно, она-дитя природы и не страдает бессонницей, размышляя о влияниях молодого Бетховена на ранние скульптурные работы Данте, но она и не дура… Рано или поздно она поймет, что я за тип… потому что рано или поздно мой интерес к ее теплой, глубокой, но не широкой и украшенной светленькой вышивкой любовной дырочке ослабнет и тогда, да… Тогда мне не стоит, наверное, приводить домой мальчиков, вообще особ мужского пола, и пытаться затащить их в постель… Хотя, подумал я, хотя… Некоторые женщины и в таких случаях «все понимают» и даже поощряют; больше всего на свете им хочется заиметь пидора, который спит с другими мальчиками и мужчинами. Это «клиника», и причины такого поведения следует искать в раннем детстве, можете спросить у доктора Всепонимай, который ведет колонку вопросов и ответов в еженедельнике «Мыльный пузырь»… А Кристина? «Раннее детство» у нее наверняка не было неопытным, но она казалась мне все же слишком здоровой, чтобы подозревать ее в «клинике». Можно кое-что опробовать, но это требует определенного такта, терпения и выдержки: выбрать из ассортимента стыдливых красавчиков такого, который «в общем-то, совсем не такой» или думает, что он «не такой», привести его сюда и постараться устроить так, чтобы он почувствовал больший интерес к Кристине, а не ко мне… Да, точно: так и сделаем. — Мы пошли вниз, в гостиную. Снаружи, на лестнице, ведущей в сад, женщина неопределенного возраста мыла окна. Было как-то неспокойно, скоро должен был прийти тот, с кем Кристина разговаривала по телефону… Внутренний голос опять завел песенку, что надо быстрей уходить, если я хочу потом получить возможность вернуться. Уходить, всем видом показывая, что «ужасно хочется» вернуться как можно скорее, вот так нужно действовать…

— Ты, наверное, хочешь еще кофе?

Кристина повела меня в большую кухню — в ней был оборудован «современный» столовый уголок, а из окна, как и из гостиной, открывался вид на сад. Я задумчиво уставился на жемчужные соцветия иноземного любовного древа, под которым так внезапно пышным цветом зацвело наше романтическое счастье.

— Как повсюду тихо, какой простор, — заговорил я мечтательно, — а мне нужно обратно — работа и долг зовут меня — но именно здесь я мог бы работать, писать. Да, я просто так и скажу: я очень хотел бы вернуться сюда.

— Почему бы нет, Герард? — сказала Кристина. — Мне нужно ненадолго… пойдем со мной.

Из прихожей мы прошли в длинный коридор с множеством дверей и, в конце концов, вышли в парикмахерскую. Какая-то девушка или молодая женщина, возраст которой трудно было определить, потому что и лицо ее, и шея были покрыты толстым слоем крема для искусственного загара, занималась клиенткой — женщина средних лет сидела под колпаком с маской из чего-то белого, похожего на мел. Я подошел ближе и представился девушке.

— Адриенна.

Нет, девушка не была страшненькой, но и красивой ее назвать было трудно, она вряд ли могла соперничать с Кристиной в отношении флирта или любовных шансов. А Кристина включила колпак или обогреватель — что-то нужно было подогреть. По ее манере двигаться я и раньше предполагал, а теперь окончательно уверился в том, что она — хозяйка всего этого и, кажется, единственная владелица.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее