Читаем Тихий друг полностью

Что она за человек? Я подумал о ее должности в сообществе и как по-компанейски обнял ее председатель. Что бы это последнее значило? Неужели любой может обходиться с ней так вальяжно, как ему хочется? А может, этот братский или отцовский жест как раз исключал всякую возможность подобного отношения? Между тем, на ней лежит ответственность за деньги сообщества — значит, она из приличных. Стало быть, достойная домохозяйка, с детьми и мужем, который дожидается ее дома? Кто знает…

Я постоянно искал ее глазами. Связаны ли мы уже общей тайной? Но она каждый раз отвечала мне прямым, дружеским, иногда немного нежным и веселым взглядом; я ей нравился, это ясно, но окончательного ответа я в ее глазах не находил. Может, я просто забивал себе голову чепухой. Как бы то ни было: мне есть где переночевать сегодня.


После ответа на вопросы слушателей — я реагировал на них необычайно бодро, не чувствуя ни тени усталости или скуки, которые обычно охватывают меня в конце выступления, — собрание окончилось, и вместе с членами правления мы сидели в маленькой комнате сообщества. И «Кристина» тоже пошла с нами, но села — случайно или нет? — не рядом со мной, а через пару стульев.

И вдруг, когда выступление окончилось, я опять почувствовал себя неуверенно. Я пил — что-то крепкое, и это не очень умно, если ты алкоголик, но мне хотелось расслабиться, — и чувствовал, скорее, уныние, чем бодрость. Нет, я, как всегда, на ложном пути: лучше было поискать отель.

Будто угадав предмет моих размышлений, председатель спросил, поеду ли я тем же вечером обратно.

— Так ведь поздно, — сообщил другой член правления.

— Нет, я останусь в городе, — сказал я и заметил (это было унизительно), что, как школьник, сомневаюсь, рассказывать ли, где я останусь на ночь. С ума сойти!

Я же взрослый человек!

— Он переночует у меня, — встряла «Кристина». Может, я и сочиняю, но мне послышался вызов в ее голосе.

Все замолчали. Что означает эта тишина? Неужели каждого заезжего трубадура, выступившего в клубе, Кристина брала к себе домой с намерениями, о которых в приличном обществе не говорят? И я, по существу, мальчик неопытный, провинциальный, чуждый этому миру и вообще не местный, оказался в руках «падшей женщины»? Вполне возможно, — подумал я, опустошая третий бокал тоника с порядочной порцией алкоголя, — но тогда, по меньшей мере, в моей жизни хоть что-то произойдет, ведь так редко со мной что-нибудь случается, хотя в своих книгах я всех уверяю в обратном…

— Вот и прекрасно, — сказал председатель. — Тогда все хорошо устроилось.

Он хотел всего лишь показать, что у него гора с плеч свалилась, но именно нарочито спонтанный тон выдал распутные мысли, копошащиеся в его тщательно причесанной голове.

Но чего беспокоиться? Ведь приятная, очаровательная, привлекательная молодая женщина нашла меня интересным, а в мире, где «моя мама умерла, и никто, никто меня больше не любит», это все-таки воодушевляющая мысль. Что это была за женщина, такая вот непосредственная в изъявлении чувств Кристина, и что она думает обо мне, мы еще увидим.

«Мы, — подумал я нагло, быстро пьянея, потому что пил на голодный желудок. — Ты чего? Жизнь прекрасна».


III

Вскоре собрание закончилось, и все разошлись. С несвойственной мне сдержанностью я, поблагодарив, отказался от четвертой порции спиртного и вместо нее уговорил половину сэндвича с яичницей и две чашки кофе. В гардеробе, с такой же непривычной для меня вежливостью, я подал Кристине ее бежевый, тонкий, как паутина, плащ, от которого повеяло дорогими иноземными цветами — запах, придавший моим мыслям небывалую смелость. Нет, я должен держать себя в руках: куда мы поедем, в какую квартиру, в какую обстановку попадем? Все еще может повернуться совсем иначе, чем я предполагаю.

Мы сели в машину Кристины — насколько я мог определить, у нее была довольно новая модель приличной, дорогой марки, хотя уже забыл, какой именно — и поехали через спящий город. Если не ошибаюсь, городок был разделен несколькими высокими дюнами на две части, и для того, чтобы попасть из одного района в другой, нужно было спуститься через дюны в порт, а оттуда опять подняться. Кристина жила не в той части города, где заседало сообщество, поэтому мы поехали вниз к широкой, асфальтированной набережной, возле которой от дуновений слабого морского бриза сонно покачивались небольшие баркасы и рыбачьи лодки. Луна только взошла и светила ясно и чисто, что в наших краях непривычно. Кристина ехала медленно, осторожничая, потому что по дороге из темноты то и дело выплывали якорные канаты или штабеля ящиков, которые становились заметны лишь в самый последний момент.

Романтика ночного порта может очаровать каждого.

— Выйти из гавани… Отдать швартовые, поднять якорь… и никогда не возвращаться, — сказал я на удачу, тихим, но почти клятвенным голосом.

— Да, Герард… если б это было возможно, — Кристина взглянула на меня и улыбнулась.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее