Читаем Тихий друг полностью

Магда спала сном праведницы, а Домохозяйкин глаз не мог сомкнуть. Сколь велика была ее вера в жизнь, настолько же Домохозяйкина мучили сомнения. Казалось, все пошатнулось, он потерял уверенность в себе: кто он такой, что он такое, где он совершил ошибку, по глупости или по упущению, и что еще может дать ему жизнь или забрать у него? Близится беда?.. Да, он предчувствовал беду, но откуда?

Нужно было сразу, вернувшись домой, спросить Магду о том, что произошло у него на глазах. Но он этого не сделал. Почему? Он уже знал ответ? А потом, так и не решившись заговорить с ней об этом — из трусости, по неловкости или почему там еще, — он лег с нею в постель и воспользовался ее телом, которое только что ему изменило и принадлежало теперь кому-то другому… Другому… Домохозяйкин вздохнул вдруг так глубоко, что испугался разбудить Магду. Он подумал о «другом» и вдруг опять увидел его: как тот шел по улице, а потом обнаженным — как Домохозяйкин представлял его себе, когда тушил свою страсть в теле Магды, где любовный сок мальчика смешивался с его соком…

— Ты вернешься, — прошептал Домохозяйкин. — я знаю.

А если мальчик и вернется, то когда?.. Но откуда Домохозяйкину знать, как он мог знать об этом? О Господи…

Домохозяйкин попытался выбросить из головы колдовские образы и подумать о чем-нибудь другом. Ему это удалось, но тут же появились воспоминания о том случае на пляже несколько лет назад…

Он все еще лежал без сна, голова была ясная, и чем дальше, тем четче проступали воспоминания, но спокойней от этого не становилось.

В его жизни разыгралась настоящая драма, то, что можно назвать подлинной трагедией, но все происходило в скверных декорациях, по плохому сценарию, где героям доставались роли, которые им откровенно не по плечу. Или зря он умничает, и виной всему просто его неудовлетворенность жизнью? Нет, он, к счастью, не был интеллектуалом, но кем он в таком случае был? Вся его жизнь казалась мелочной, так сказать, приземленной, если это слово здесь подходит. «Мещанской, как сказали бы некоторые», — подумал Домохозяйкин: как раз таких «некоторых» он не любил, ведь все мы волей-неволей мещане, не так ли? У Домохозяйкина были свои взгляды на человека и окружающий мир, но он считал, что пользы от этого мало. Так о чем он думал? Ах, да, якобы столь жалкое мещанство. «Нет в нем никакой угрозы „безраздельной свободе“ или „индивидуальности“, — думал Домохозяйкин, — а вот скука… да, скука есть».

Домохозяйкин терпеть не мог некоторые мещанские обычаи, например, собираться компанией или «веселиться вместе» с коллегами. Работать, а потом с теми же людьми отдыхать и оттягиваться, хотя ничего общего нет, кроме, собственно, места работы. Домохозяйкину такой отдых был совсем не по душе.

Так в школе, где он работал, организовывались родительские собрания, в которых Домохозяйкин не видел ни малейшего смысла, и каждое из которых было очередным испытанием. Но, подумал он сейчас, довольно многое на этом свете представлялось ему «испытанием». Однако ему не казалось, что он завышает планку. Главное, чтобы его «не трогали». А что это значит? Ну, вот хотя бы: если подумать, сколько имен нужно запомнить и соотнести с нужным человеком. Разве это так сложно? Да, Домохозяйкину это всегда было трудно.

В школе обычно давали план класса с пустыми квадратиками вместо парт, где можно было записать имена учеников. Но — слышал Домохозяйкин — учитель, полностью посвятивший себя делу, спустя некоторое время знал каждого ученика по имени без шпаргалки. У Домохозяйкина так не получалось. Без такого заполненного плана на столе он был как без рук. Конечно, имена некоторых учеников он помнил. И, кстати, это скорее были мальчики, а не девочки, бог его знает почему.

Но он ведь начал с родительских собраний? Точно, но зачем? Ах, да: вдруг перед ним, например, оказывается чей-то отец, — порой и вправду отец мальчика, которого он помнит по имени. Но разве это может быть его отец: старый, опустившийся пролаза с хриплым, невнятным голосом и головой, вернее, башкой, даже отдаленно не напоминающей сына? Кто бы подумал, что человек так быстро превращается в урода.

Домохозяйкин устал, но его мысли и воспоминания были до боли отчетливы, и он все лежал и размышлял.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее