Тихий гром. Книга четвертая

Оглянулись — Иван Федорович катил впереди себя заднее фургонное колесо, а шину нес на плече да еще трубку посасывал.

— Ладноть, — недовольно отозвался Тихон, принимаясь за свое дело.

— Погоди малость.

— Не ладно, а шинуй сейчас же! — Кестер положил колесо на шиновочный круг и рядом шину бросил.

— Ты чего это? — ощетинился Макар. — Не видишь, на нас нитки сухой нет от поту! Не разгибались весь день, а теперь в баню собрались.

— Баня погодит… А вы мне семьдесят пудов хлеба должны, какие Васька ваш в прошлом году выгреб у меня. Да еще в кутузке морозили. И я с вас тот хлеб возьму!

— Это еще как возьмется! — наливаясь гневом, повысил голос Макар.

— Мы у тебя хлеба не брали, и Василий не себе брал. Ты это знаешь.

— Я все знаю, потому и велю шиновать колесо. И хлеб отдадите по-хорошему, ежели неохота вслед за Даниным идти в тюрьму.

— Хвалилась кобыла, что горшки с воза побила, — заключил Тихон, почесывая черным пальцем в клинышке бороды. — А поворачивай-ка ты оглобли, Иван Федорович, пока я тебя не послал дальше той тюрьмы. Не подряжался я тебе!

Макар, осатанело схватив кувалду, подскочил к кругу и долбанул ею со всего маху по Кестерову колесу — спица и два звена обода вылетели.

— Готово! Починил! — прокричал он, готовый, кажется, и на хозяина колеса опустить кувалду. — Забирай свое колесо!

— Н-ну, Макар! — заикаясь и трясясь от злобы, заговорил Кестер, забирая колесо и шину. — Жалко, что браунинга с собой не захватил. Пристрелил бы, как собаку! Без тюрьмы… На другой раз буду знать, что к такому кобелю без палки подходить нельзя, — сказал он, отходя. — Готовь сухари, чтоб до смерти хватило!

— Для чего ж ты колесо-то разбил? — спросил Тихон, собирая инструмент. — Оно виновато, что ль?

— Надо было по ему самому хряпнуть. Ишь ведь чем похвалиться вздумал — доброго человека на тот свет отправил!

— А по-моему, не столь похвалился он, сколь пригрозил: следственная комиссия-то ведь все работает, шепни только — и сразу приберут. Не одна тюрьма там, еще и Меновой двор есть.

Когда поднимал кувалду, Макар не успел подумать о том, что будет дальше. А теперь завертелись у него всякие мысли: ведь ничего не стоит Кестеру вечером и отправиться в ту самую комиссию или к атаману сгоняет, поближе. Эти же мысли одолевали его потом и в бане. Однако, поразмыслив, сообразил, что никуда не поедет Кестер ночью. Сперва попытается вырвать хлеб и не забудет при этом о пистолете, как грозился. Ну, а поскольку весь хлеб еще зимой дутовцы реквизировали, то и беречь, стало быть, нечего.

Ополоснулись они по-скорому, а после бани завернули к Тихону — поужинать и завтрашнее начало жатвы обсудить. На уборку они объединились, потому как и лошадей не хватало на машинную упряжку у каждого, и рук на двоих — три осталось, и ног столько же. Такие вот работнички теперь в поле. А еще — бабы да ребятишки.

Ужинать не кончили — Степка заскочил к ним. Поздоровался, «хлеб да соль» — сказал. И его за стол приглашали — не сел, а устроился у печи на лавке. Молчит, нетерпеливо подергивается, будто внутри у него пружинка распрямляется. И лицо — торжественное, радостное.

— Чего это, Степушка, морда-то у тибе светится, как лампадка в сочельник? — справилась Настасья и, проходя мимо него, игриво нажала большим пальцем конец толстого Степкиного носа.

— Сапоги я в город возил, — начал Степка. — Десять пар. А в кожотделе их не принял мастер. Да еще на десять пар заготовок дал нам с Яшкой…

— Эт что же, — перебив, спросил Макар, выбираясь из-за стола и доставая кисет, — подарил он вам все это, что ль?

— Не подарил, а велел сшить да придержать, потому как скоро красные придут. Вот им и сдать все!

— А как скоро-то? — спросил Тихон.

— Шепнул он, что будто бы вчерась наши Челябинск взяли! — с восторгом объявил Степка. — В газетах об том не пишут, а буржуи троицкие, ох, как зашевелились! Обозами на вокзал катят со всем багажом. И штаб дутовский вроде бы потихоньку сматывает удочки.

— Ну, ежели Челябинск взяли, то долго им тут засиживаться не дадут, — заключил Тихон. — Это ведь не то что в семнадцатом да восемнадцатом, когда одни красногвардейские отряды против казаков дрались. Тут целый фронт идет, а он почище заметет всю эту нечисть.

— Ну, спасибо на добром слове, — сказал Макар, собираясь уходить.

— А сам-то ты пойдешь али так и будешь сапоги шить?

— Пойду, и дедушка теперь уж не перечит.

— Коли так, подарю я тебе свою фронтовую винтовку… Бывайте!

Выйдя на посвежевший вечерний воздух и направляясь к плотине, Макар, опять вспомнил своего ближнего врага. Стало быть, не знает Кестер о приближении красных. Или хочет успеть попользоваться властью? Как бы там ни было, а подумать о себе не мешает. И Виктора Ивановича простить этому волку нельзя. Проглотил и не подавился! Да еще пристрелить грозится, глиста поганая.