Тихий гром. Книга четвертая

— Деньги с его возьмешь, — будто бы смягчился Родион.

— Дык ведь я же уж посеял почти все! Что ж мине теперь выбирать, что ль, зерно-то?

— Хошь — выбирай, а не хошь — деньги я тебе за семена отдам.

— А работа, а время? Теперь же уж время-то ушло!

— Ах ты, вша лобковая! — взъярился Родион, выхватив шашку. — На моей же земле стоит и мине же условия диктует. А ну, пошел вон отседова, и чтоб духу твоего тут не было!

— Никуда я не пойду! — отступил на шаг Леонтий, лапотные ноги расставил пошире и уперся заскорузлыми кулаками в бока. — И брать ничего не стану, и отдавать — тоже. На то власти есть, они и разберутся.

— Ах ты, г-гнида тыловая! Власти, говоришь?

И просвистела шашка над головой у Леонтия, едва не задев торчащую завязку вытертого донельзя треуха. Но не смутила мужика и эта угроза. Даже вроде бы раззадорила.

— Сшибли вашего Миколашку и до вас доберутся! Чего ты шашкой-то размахалси!

— А-а-а!! — взревел казак, будто горячий уголь попал ему за пазуху. Не помня себя от бешенства, он замахнулся снова, но лезвие-то успел отвернуть, да лишку. И не плашмя получилось, а углом обушка. Как и не было мужичка на ногах — свалился. Тут Родиона оторопь взяла, огляделся, вокруг — ни души. Сколько хватал глаз, простиралась умиротворенная, тихая, солнечная степь с редкими нарядными березовыми ко́лками…

«Полежит чуток да очухается», — решил казак и, повернув гнедого, пустил снова наметом.

А с Валентиной повезло ему и на этот раз: никого, кроме нее да бабки Матильды, не оказалось дома. Все в поле. И Валька только что оттуда же вернулась да постирушки затеяла. Матильда Вячеславовна кур у двора кормила да гусей. Издали всадника приметила, вострым взглядом прицелилась, а больше того, догадалась и тут же заспешила в избу.

— Кажись, твой казак летит, Ва́люшка. Там на дороге вон маячит.

От такого известия вспыхнула баба. И не успела Матильда оглянуться, а на внучке уж платье праздничное и узелок с вещичками в руке.

— Вот как она скоро, — удивилась Матильда. — А может, это и не он вовсе. Я же не разглядела — казак и казак.

— Он, баушка, он. Во сне я утром его видела, — и направилась к двери. — Прощай, нашим всем кланяйся.

— А домой-то что ж ты его не позовешь?

— К чему? Все равно никого нет. А ждать он не станет. — И пошла.

Ничего не ответила Матильда, только взглядом загадочно повела и кулачком рот прикрыла. За внучкой во двор не вышла. С того самого момента, как помогла убежать Валентине, зятя не видывала. И ничего плохого о нем не слышала, а камень на сердце лежит тяжеленный.

Родиону и во двор к тестю заезжать не довелось. Обнялся с молодой женой, подтянул стремена повыше, и оба угнездились на гнедке.

— Пущай уж ваши простят, что я другой раз вроде бы украл тебя, — осклабился Родион, трогая коня.

— Да никого ж там нету, окромя баушки. В поле все, а папашка с этой революцией из городу почти не показывается.

— А чего ж ты встречать-то вышла? Как узнала, что я приеду?

— Сердце чуяло, Родюшка, сердце! Ежели любит оно, да-леко чует. Ты ведь вчера еще приехал-то, небось?

— Ночью.

— Ну вот. А утром я тебя, родной, во сне видела. И утром уж знала, что приедешь, потому ждала, ненаглядный.

Она обнимала его одной рукой, жарко прижималась грудью к его груди, к плечу, но ответного тепла не находила. Копошилась где-то рядом колючая льдинка. И, чтобы отдалить ее от себя или расплавить, говорила и говорила без роздыху. О себе ничего не рассказал он. Вместо ответов на осторожные вопросы ее, сам о чем-нибудь спрашивал.

— И что за дела у твого папашки в городу?

— Власть они там все берут, а она не дается, — засмеялась Валентина. — Да он ведь и раньше, сколь помню, все туда ездил…

— А какую власть-то берут они?

— Какую-то советскую, что ли. Все про Советы говорят. А я и не знаю толком про их.

Странное, непонятное чувство владело Родионом. На фронте наслушался он о революции, о Временном правительстве, о Советах, о Ленине слышал. Офицеры говорили, будто бы Ленин — немецкий агент, что большевики специально разваливают фронт, чтобы германцу все сдать. Но сам-то Родион видел, понимал, что война ему не нужна. По своей охоте фронт покинул, да еще других агитировал. Вместе со всеми царя проклинал!

А вот не успел в родной избе порога переступить — и все вроде бы перевернулось, в противоположную сторону понесло. И ведь прав, пожалуй, отец, что царя-то зря турнули. Никаких посулов от Временного правительства не слыхать. Валентина все тискала его и ворковала неумолчно, старалась пробиться в душу. А он непробиваемо молчал о своем:

«Амнистию политическим объявили, так она мне ни к чему. Свободу слова дали, так мне и без того рот никто не затыкал. Большевики все землю сулят, так она у меня есть. Работай толь…»

И тут мысли его осеклись. Издали заметил он лежащего Леонтия и ахнул чуть не вслух:.

— Эх ты! Неужли же я его ухайдакал?!

Хорошо, что Валентина спиной к нему сидит и видит лишь противоположную сторону дороги. Подшевелил коня, чтобы скорее миновать это место и отъехать как можно дальше, пока никто не заметил.

«Ведь это ж чего будет, ежели неживой он?!