Тихий гром. Книга четвертая

Ильин так же медленно приближался к этому сборищу. Разговоров и криков там было много, но теперь все притихло, напряглось, как перед страшной июльской грозой. Едва Петр достиг толпы, как она взорвалась, завыла, завизжала. Десятки рук рванулись к нему, вырвали из седла.

— Опомнитесь! Что вы делаете? — успел крикнуть Петр.

Но его никто не слышал. С Петра содрали шинель, разорвав петли. Он попытался сопротивляться, но ему выломили руки. Очкастый в шляпе со всего замаха лупил тростью, стараясь угодить по лицу, по глазам и не щадя рук осатаневших сограждан, тянувшихся со всех сторон.

Как свора ополоумевших от злобы псов, клубком сбились над красным парламентером казаки. Сорвали сапоги. Заметив на груди цепочку, сразу несколько человек рванулись за часами. Клочьями растянули гимнастерку и нательную рубашку, сорвали брюки и кальсоны. Били прикладами, пинками, палками, кололи пиками, штыками…

Окровавленный, вывороченный глаз истязуемого будто с удивлением смотрел, на взбесившуюся, до крайности озверевшую свору. Едва ли еще теплилась в нем жизнь, когда казаки принялись в упор стрелять в него из винтовок. И этого показалось мало. Уже мертвого, затолкали его в петлю и повесили на подпорку телеграфного столба.

Из всей одежды осталась на левой руке перчатка кожаная, а под ней — золотое кольцо. Вместе с пальцем оторвали бы, если б увидели.

Бой начался еще до завершения расправы. Отчаянно замолотили пулеметы, из цепей захлопали винтовки. В ответ начал огрызаться казачий пулемет с церковной колокольни. Оттуда позиции красных видны были как на ладони. Красногвардейские батарейцы из мадьяр хоть и не были опытными артиллеристами, под началом русских командиров вывели орудие на открытую позицию и со второго выстрела сняли тот пулемет с колокольни.

Но к этому времени казачья конница начала наседать с левого фланга, и батарейцам под огнем пришлось отходить на свои прежние позиции. Был момент, когда одно из орудий едва не отбили казаки — спасли пулеметчики.

Шесть часов гремел этот кровавый бой. Чистый снег на склоне горы против станицы и намного левее, словно перепахали, смешав с землей и кровью. К вечеру не сдюжили казаки, побежали. В сутолоке боя никто не заметил, как исчез повешенный труп красного парламентера. Видно, протрезвели разбойные головы от шрапнели красногвардейской да от штыков. Дрогнуло чье-то сердце перед жуткими уликами, потому не растерялись и след упрятали. Только через двое суток найден был труп и перевезен в город.

Выгнав казаков из Солодянки, красногвардейцы не заняли ее, а снова отошли на свои прежние позиции, к городу. Потому скоро туда казаки вернулись, снова захлестнув петлю окружения. Случилось это не сразу, так как отступившие из города казачьи отряды напоролись на отряд Блюхера и опять же были побиты.

Но тем еще и ужасна гражданская война, что тлеющие очаги, вроде бы угаснув, то и дело вспыхивают и разгораются вновь жарким пламенем. В январе изгнанный из Оренбурга Дутов перекинулся в Верхнеуральск. Но и там продержался лишь до конца февраля. Почакал зубами возле Троицка и, сообразив, что тут не продержаться долго, вернулся со своим штабом под Верхнеуральск, в казачий поселок Краснинский.

И дело не в том только, где находилась резиденция войскового атамана, а в том, что в каждой станице, в каждом казачьем поселке, если иногородние и некоторая часть казаков-фронтовиков пытались создать свой, местный Совет, то тут же давили его большинством. Тогда как в мужичьих селах и деревнях Советы держались и действовали.

Если бы составить политическую карту Южноуралья того времени, то получилась бы неимоверная пестрота, потому как в городах, рабочих поселках и крестьянских селениях установилась Советская власть, тогда как большинство казачества признавало лишь свое, войсковое, правление во главе с Дутовым и не хотело расставаться с привилегиями, дарованными царем, не хотело делиться землей с мужиками.

* * *

Два месяца назад город хоронил зверски убитую казаками Марию Селиванову.

О гибели и дикой расправе над коммунистом Петром Григорьевичем Ильиным писали газеты, было выпущено несколько специальных бюллетеней. Хоронили его на пятый день после смерти. Городские организации, воинские части, весь обездоленный люд города захлестнули западный конец Оренбургской улицы, где из дома номер восемьдесят девять состоялся вынос тела покойного.

С черным знаменем впереди, под траурные, щемящие звуки оркестра людская река повернула налево, в Соборный переулок, и по Толстовской улице достигла Михайловской площади, заполнив ее до предела. Здесь, в сквере, и был похоронен мученик революции, двадцатитрехлетний Петр Ильин.

Давняя вражда стояла между мужиками и казаками. А зверские эти убийства множили ряды казачьих противников, ибо ни одна честная душа не могла не восстать против содеянного. Ведь приезжал же в город гонец дутовский — никто его пальцем не тронул. А красного посланника на подходе растерзали!

6