Тихий гром. Книга третья

Ах, Гришка и Сашка              сидять за столом,А сам Миколашка              пошел за вином.Принес Миколашка              четверть вина,А за столом              уж беседа полна!Гришка и Сашка              легли на кровать,А сам Миколашка              пошел б-б… баловать.Ах, Гришка с Ляксашкой

              в окошку глядять,Чего замышляють —              никак не понять.Ах, Гришка с Ляксашкой              в окошку глядять —Расею ерманцу              надумали продать!Ах, Гришка, ты, Гришка,              туды твою мать!Зачем же Расею-то              задумал ты продать?Придеть революции              праведный гром —

Мы Гришку с Ляксашкой,              как мусор, сметем!И пусть Миколашка              об их не реветьНарод его тоже,              поганца, смететь!

С полминуты, пожалуй, в землянке мертвая тишина стояла. Потом заговорили все разом, перебивая друг друга. Дождавшись, как чуть поутихли голоса, Макар изрек:

— Ну, брат, и подарил ты нам песенку! С такой долго не погуляешь на этом свете. Враз пулей глотку заткнут.

— Не горюй, Рослов! — весело возражал Петренко. — Мы все, может, поживем пока, а Гришки Распутина, этой вонючей коросты, нет!

— Как это — нету? — спросили в два голоса Василий и Шипилин.

— А так и нету. Осатанел он всем до чертиков. Сами господа его и кокнули!

— Дак ведь об том бы в газетах, поди, пропечатали, — усомнился Андрон Михеев. — Тебе-то откудова такое знать?

— Может, напишут,

А может и нет,Ему не давали,              поганцу, обет.

На ходу сочинились эти слова у Петренко, и пропел их да еще на гармошке подтянул. Никакого мужика он в глаза не видел, а три первых куплета этой песенки там же случайно подслушал, в околотке, — пьяные офицеры тихонько спели. И вовсе не подделывались они под мужичью речь. В последней строчке пели: «А сам Николашка пошел флиртовать». Все остальное сочинил Петренко самолично и эти слова переделал, чтобы солдатам понятнее было. А новости, не доступные серому люду, всегда получал Петренко от фельдшера.

— Ну, Гришку пришибли — и хрен с им! — подытожил Макар. — А ты ведь пел-то не только об ем. Поминалась там фигура шибко важная…

— И той главной фигуре мат, кажется, поставили!

Не зная шахматной игры, солдаты не поняли этих слов. А Петренко, до боли натянув себе правый ус, не стал их разъяснять: фельдшер строго наказывал помолчать денечка хоть два, пока все проявится.

— С матом-то у нас вольно, — по-своему растолковал Андрон Михеев. — Кого хошь по матушке пошлют…

— Давай-ка нашу окопную споем вместе! — перебил разговор Петренко.

И загудела землянка низкими мужскими голосами:

Не за веру мы, братья, страдали,Не отечеству жертвы несли,Не за то свою кровь, проливали,

Чтоб злодеев богатства росли…

Солдаты Шипилина бывали тут нередко, потому песня звучала слаженно и могуче. Потом разучивали новую злую и веселую песенку про Распутина и про царя, а в завершение спели ее вместе. Получилось лихо и здорово. Уходили шипилинцы нехотя — время не позволяло дольше задерживаться.

Каждый вечер перед сном солдаты обязаны были петь «Боже, царя храни». На этот раз Петренко не просто пел, а орал громче всех, чтобы слышали, как он выводил: «Боже, царя хо-ро-ни-и!»

Непривычно и жутковато было это слышать, потому как Паша уже вернулся с охраны и в любую минуту сюда могло заглянуть начальство. Так оно и случилось, только не в этот вечер, а через два дня.

Дверь отворилась как раз в тот момент, когда Петренко начал «хоронить» царя. Побелели некоторые солдатики, как увидели, что за поручиком тащится и взводный Лобов. Но Петренко, не смутившись, так и дотянул все-таки свое «царя хорони».

Подняв руку, поручик Малов попросил прекратить пение.

— Вот что, братцы, — сказал он как-то уж очень мягко, — не пойте больше «Боже, царя храни» и спокойно ложитесь спать. Утро вечера мудренее — так в старину говорили… Происшествий нет?

— Нет, — ответил Петренко.

— Хорошо. Отдыхайте. — И он повернулся к выходу.

Лобов ни слова не сказал. Пропустил к двери мимо себя поручика, окинул всех каким-то новым, удивленным и в то же время затравленным, взглядом и выскочил следом за Маловым.

— Слышали ведь они, как ты царя-то хоронил, — сказал Паша Федяев, обращаясь к Петренко, — а все равно по-хорошему обошлось.

— Может, ласка эта кровавым боком оборотится? — укладываясь спать, опасливо предположил Андрон Михеев. Ему никто не ответил. — Может, побоялись ругнуться-то, — смертью тут пахнет, коли донесут.

— Да не сделает этого поручик! — горячо возразил Григорий Шлыков.