Тихий гром. Книги первая и вторая

Привезла как-то Степанида из города всем снохам по платку да подарить-то хотела по старшинству. Кликнула снох. Фроська со всех ног бросилась к свекрови, запнулась за порожек, да и вытянулась во всю длину. Головой-то угодила промеж ног Степанидиных.

— Ну и поклон у тебя вышел, — засмеялась свекровушка, — самый что ни есть земной!

Лизки дома не оказалось на тот момент: к своим она убегала. Родители ее недалечко жили.

Подошла за подарком Катюха да запросто этак и протянула руку.

— Ты что, неуч эдакая, — закипела Степанида, ударив по руке молодуху, — без поклона подарочек вырвать хошь!

Низко поклонилась Катька. Не поняла она, что Фроська-то поклониться хотела, да так у нее по торопливости вышло.

— Спасибо, мамаша, — покорно сказала Катька, хотя уж и не рада была платку. — И за науку спасибо. Дома-то не знала я этого.

— Вот знай да почет старшим во всем оказывай, — смягчила Степанида голос.

Может, и свыклась бы с этакой жизнью Катька, может, покорилась бы своей планиде, не стала бы испытывать горькую судьбу, да не знает человек, что вокруг него делается…

Ведь каждый ждет перемен радостных, этим и живет, а беды сваливаются как снег на голову. И где они заготавливаются, где зреют, о том не вдруг догадаешься…

Мужики с поля вернулись — первый день сеять они выезжали. Лавруха с Кузькой гремят рукомойником, умываются. Фроська с Лизкой в малуху пошли работников кормить. А Степанида с Катюхой на стол собирали. В этот момент и вошел Захар Иванович. С хутора Лебедевского воротился. Ездил туда за чем-то к Прошечке, к свату своему.

Чернее тучи с трудом перевалился через порог Захар Иванович, обопнулся у двери, усы разгладил и бороду, словно поцеловать кого собрался, и шагнул в куть. Катька там прилаживалась щи наливать в большое блюдо. Уж половничек один плеснула на дно-то. Твердым шагом подошел к ней Захар Иванович, косы на кулак намотал да так рванул резко, что блюдо и половник в разные стороны полетели. Щами-то и его малость оплеснуло, да не до того ему — не заметил. Рванул еще раз и кулаком ударил по загривку. Сшиб с ног Катюху, потом еще сапогом в живот пнул, уже лежачую.

Зареветь бы Катьке, слезами бы горючими умыться, так ни голоса, ни слез нету. Побледнела вся, будто лицо коленкором облепили ей, губы натужно покривились, и правая бровь переломилась.

Братья на шум кинулись от умывальника. Остановились в ряд, недоумевают: никогда такого не бывало. Строг и сердит нередко бывал отец, но до такого не доходил в отношениях со снохами. Степанида от стола повернулась, руки на груди сложила, губы тонкие ужала и брови свела к переносице. Молчат все.

А Захар Иванович как повернется к сыновьям — белки из глазниц вот-вот вылезут, борода взлохматилась — да как рявкнет на Кузьку:

— А ты, баран кладеный, не понял, что ль, ничего! — и кулачищем в скулу Кузьке. — Аль от родителев утаил, щенок?

Кузька снова к рукомойнику подался — зуб выплюнуть да битое место примочить.

— Ты хоть сказал бы, отец, — не разжимая губ, спросила Степанида, косясь на лежащую Катьку, — чего ж такое вышло-то?

— Теперь уж все как есть вышло, — чуток остепенился Захар. — Испорченную, стерву, нам ее всучили!

— Да ты, мож, не разобрал чего? — ахнула, будто змеей ужаленная, Степанида.

— Тут и разбирать нечего. Поколь мы пировали, свадьбу правили, ктой-то вороты Прошечкины дегтем изрисовал… Сам же сват и увидал это раньше всех… Работник его до утра стирал, смывал да подкрашивал, А посля — помнишь небось — полога сушились по всему двору и на воротах висели?

— Да как ж эт никто не видал-то?

— Вот работник и оберегал самое опасное место, чтобы случая какого не вышло.

— М-мм, — как от зубной боли, застонала Степанида, по-страшному подступаясь к снохе. — Кто? — взвизгнула она, пиная лежащую Катьку кожаным и засохшим, как кость, опорком в самые больные места. — С кем амуры-то разводила, сучка?! С кем, змея подколодная?!

Катька пару раз охнула хрипло и затихла, выпуская розовые пузырьки из уголков губ.

— Отцепись! — толкнул жену Захар Иванович. — Былого теперь не воротишь, а ее до смерти уколотишь.

— А уколотить ее и стоит за этакое распутство! — озверела Степанида, но отошла от Катьки, вгляделась в нее — худо. Принялась водой отливать.

— А внучонка-то, кажись, того, — со значением, негромко молвил Захар Иванович, — не дождаться: попортили, знать-то…

Лавруха, не смея вмешиваться в родительские дела, укоризненно поглядел на брата, будто он был виноват один во всех грехах, и подался во двор. А Кузька то и дело подходил к лоханке, плевался кровью и не мог вымолвить ни единого слова в свое оправдание. Защищать Катьку он и не собирался, у самого зло на нее все больше разгоралось. Обдурила, выходит, его невестушка. И тятька тоже хорош — дерется теперь, а сам первый хлопотать о сватовстве-то стал. Хоть бы для порядку спросил у него, хочет ли он жениться. Женил, да и все тут. Ищи теперь виноватых.