Тихий солдат

– Будьте здоровы, гражданы, не шалите!

Старшина козырнул и, выжимая воздух, словно шумный поршень, вышел в коридор квартиры.

– Чего это в милицию! – возмутился вслед ему Пустовалов, – Вальцовщиком давай! Ко мне в бригаду. У нас там, понимаешь, теплее, чем на южном берегу Крыма. И зимой, и летом одним цветом! Зарплата кое-какая, опять же, имеется, санчасть своя, столовка, все чин чинарем! Как в артиллерии! Пиджачок себе справишь! Видал?

Он кокетливо обернулся вокруг себя, подхватив нижние передние углы пиджака кончиками пальцев и оттопырив короткие мизинцы.

Павел смущенно улыбнулся:

– Я подумаю.

– Не прогадай! На кой ляд тебе их милиция сдалась! Через день – на ремень. Хватит, брат! Навоевались! Во как!

Пустовалов провел ладонью себе по горлу, и вдруг суетливо заторопился:

– Ты извини, Паша, мне пора. А то на смену не успею. До Золоторожского Вала, знаешь, сколько!

– Ты так с орденами всегда ходишь?

– А как же! Пускай знают, кто такой старший лейтенант Петр Пустовалов! Артиллерия!

Он как-то невесело подмигнул Павлу и, вздыхая, выскочил в темный коридор.

Павел вспоминал, как расставался с Солоповым и Вербицким. Когда он, наконец, преодолев все свои сомнения, решил возвращаться в Москву, где ждала его Маша, Солопов вдруг предложил «плюнуть на всё с высоты своего боевого самоуважения» и ехать с ним и с Вербицким, тоже подпадавшим под демобилизацию, в Одессу-маму. Солопов стал живописать одну соблазнительную картину за другой – тут тебе и разные одесские вольности, и самое синее в мире море, и «душистые дамочки, от которых пахнет не как от столичных селедок, рыбными головами, а морем и каштаном», и приличный «для героя-разведчика достаток», а что касается квартиры, то хоть «на Молдаванке, хоть на Деребасовской, хоть у левого башмака самого Дюка»!

Павел подумал было уже, что стоит хотя бы заехать в великий город «славы и вольностей», но его оттянул за рукав в сторону трезвый еще Вербицкий и доверительно шепнул:

– Дай, брат Паша, сначала нам самим понять, что к чему. Коля тут живописует…, а сам-то без кола, без двора, да и есть у меня подозрение, что его обратно потянет в воровские шалманы. Моя дорожка ясная до самого черноморского дна – пойду служить в угрозыск или в прокуратуру. Родной город надо вычищать от всякой плесени! Драить как палубу! А плесени этой, доложу я тебе, тут собирается обычно столько, что погоды даже не видно. Так что, с Солоповым мы пока еще по одну сторону героических баррикад, а вот в вольном городе Одесса, родном до боли в измученном сердце, всё может образоваться совсем даже наоборот. Подумай…! А вообще, давай, приезжай…, чем можем, поможем.

Серьезные глаза Вербицкого Павла насторожили, и он не решился даже заезжать в Одессу в компании Солопова, так и не оставившего своих блатных привычек за войну.

Спустя много лет, не то в шестьдесят втором, не то в шестьдесят третьем, он случайно встретил в Москве, на улице Кирова, забавного провинциала в шляпе (зимой!) и в промерзшем насквозь сером макинтоше, почти седого. Обвешанный покупками, продрогший, провинциал обращался к прохожим с просьбой показать, где можно «отлить честному человеку». Павел с трудом узнал в нем бывшего командира разведроты Вербицкого. Тот также оторопело посмотрел на Тарасова и, вдруг бросив свои многочисленные пакетики и кулечки на стылую московскую мостовую, грубо обхватил Павла и, почти рыдая, стал целовать его в щеки, в лоб.

Они зашли в рюмочную в Кривоколенном и там Вербицкий сбивчиво рассказал, как он долго служил в прокуратуре, как его сняли за то, что он выпустил испод ареста Колю Солопова, авторитетного к тому времени вора, но все же «однополчанина и даже больше, чем брата». Солопова опять поймали, открыли за ним «мокрое дело», да не одно, и расстреляли, невзирая на «героические ордена и военные заслуги». А его, бывшего прокурорского следователя, преследовать по закону всерьез не стали, но «публично осудили, прямо в том же приговоре» и, можно сказать, выдали «волчий билет».

Он с молодой женой и двумя малолетними сыновьями-близнецами уехал в Кишинев, устроился работать на крупный железобетонный комбинат начальником смены вахтеров, и вот теперь он тут, в Москве, в законном отпуске покупает подарки жене и сыновьям, а еще теперь у них маленькая дочка, Светочка. Ей он ищет шубку, кроличью. Не знает ли бывший «героический замкомвзвода» Павел Иванович Тарасов, где такие шубки продают «остальным героям войны»?

Павел вспомнил предостережения молодого еще капитана Вербицкого и с благодарностью, хоть и не без жалости, посмотрел на поседевшего и усталого бывшего командира отдельной разведроты, удачливого и авторитетного когда-то. Солопова было жаль. Они выпили за его память и расстались – Павел ушел по своим будничным делам, а начальник смены вахтеров кишиневского железобетонного комбината Вербицкий отчаянно кинулся искать кроличью шубку для своей дочурки Светочки.