Тихое вторжение

Тощий дергает меня за локоть. Толстый громко гхыкает.

– А?

И Тощий извиняющимся тоном говорит:

– Дык… баба.

Да, подмечаю. И не одна. Только первая лежит, а вторая, кажется, так увлеклась обнимашками, что вот-вот объявит себя моей невестой. Кого из двух он имеет в виду?

Толстый уточняет:

– Это… не сладко девке… в Зоне-то.

А ведь точно. Нервная мне попалась первая научная единица, разок уже бывала в Зоне, но там, видно, простенькая ходка ей выпала. А тут – семь радостей. Не выдерживает девичий характер вида уважаемого специалиста, хладнокровно открамсывающего башку у другой девицы… пусть и немного странной по манерам своим.

– Ну… – пытаюсь ее успокоить, – это не человек, это мутант. У мутанта можно…

Она всхлипывает еще громче. Что за ахинею я тут несу? Между тем Терех заканчивает свои мясницкие упражнения, кладет ампутированную голову в коллекторскую сумку и вытирает «катран» журналом «Наука и жизнь». Это дает мне новую идею.

– Нина! – отрываю ее от себя и гляжу строго. – Нина!

– А? – переспрашивает она и лезет опять обниматься, как младенец мамке на колени.

– Н-нина! Вы ведь хотели послужить науке? Собрать новые сведения? Драгоценные данные?

– Да-кха-кха…

– Ну вот! Воспринимайте случившееся как часть профессии.

И решительно отдираю ее насовсем. Хватит. Женат я или где?

Как ни странно, мои слова возымели на первую научную единицу наилучшее воздействие изо всех возможных. Она начала успокаиваться, вынула платочек, губоблеск, расческу…

– Терех, – говорю, – а собачка? Собачка-то тоже из местных.

Во-первых, потому что огромная, как кабан. Во-вторых, потому что шерсть ее отливает сталью. Настоящие собачки такую тварь за версту обойдут.

Но он в ответ махнул рукой:

– Мутант «Серебряный волк». Давно известен. Его полно по всей Зоне.

Ну что ж, тогда…

– Продолжить движение!

Станция метро «Юго-Западная», как выражаются специалисты, – «мелкого залегания». А раз мелкого, то эскалаторы ей не положены. Две лесенки с двух сторон, и всё. Простота, дешевизна.

С той стороны, откуда спускались мы, лесенка оказалась развороченной, и я даже не пойму чем. Сама по себе станция – тупая. Одна из тупейших во всем московском метрополитене, где вообще есть, чем полюбоваться. Но только не здесь. Простые квадратные столбы держат свод. Стены облицованы плиткой, как в ванной. Самые простые светильники, которые сейчас, понятно, не горят. Конечно, кое-где видны следы перестрелки – плитка посбита со стен, гранит пола исчиркан выбоинами. Но то, что раскурочило лестницу, к делу рук человеческих не относится. Прямо из центра ее словно забил родник какого-то раскаленного вещества, и потоки неведомой субстанции размыли ступеньки аж до самого низа, свернули налево, проделали глубокое русло в гранитных блоках, чтобы уйти вниз, на рельсы.

Аномалия? Наверное, здесь возникла какая-то мощная аномалия, но потом выдохлась и пропала. Детектор не показывает ничего. Рядом с чудовищной «промоиной» лежат два трупа, давно сгнивших и обглоданных местной живностью. Но… мертвые не кусаются, а опасности от изуродованной лестницы я не почувствовал. Ни лишнего тепла, ни лишних звуков, ни движения. И никаких угрожающих жизни излучений.

Я бросил гайку, а потом вторую чуть правее странного образования – туда, где у стенки еще оставались оплывшие фрагменты ступенек. Нормально.

– За мной, вниз! Включить фонари.

Сопровождение налаживает большой автономный источник освещения, им положено таскать такую штуку. Сталкеры называют ее «котел света». И очень она полезна: сидеть в глубоком мраке – штука безрадостная. Вы поймите, ребята, правильно, у меня очко не играет, но человек худо приспособлен к дракам в полной темноте.

Вывожу всех к центру зала. Метрах в тридцати от нас малость расплываются очертания двух колонн. Детектор показывает аномалию «рой», смертельно опасную. Но чтобы она сработала, следует в нее вляпаться. А это надо сильно постараться. Не подойдешь к ней на расстояние вытянутой руки, и она тебя не цапнет. Мирная…

Если какая-нибудь дрянь полезет к нам от одного выхода или от другого, тут достаточная дистанция, чтобы выпустить в нее целый рожок. В одну сторону назначаю наблюдать за платформой Степана, в другую сторону – Толстого. Остальным говорю:

– Отдых. Можно поесть. Можно снять вещмешки. Кому кое-что надо – с края платформы, напряжения всё равно нет, не ударит. Только отходить не дальше, чем пять на пять шагов.

Нина, как подрубленная, падает на пол. Что? Аномалия? Нет, смотри-ка, обмахивается платочком. Упрела бедная, и ноги не держат. Тянется за таблетками. Ловит мой взгляд и поясняет:

– Это не успокоительные, а от давления. Про от давления вы ничего не говорили.

До смерти хочется спать. Год жизни отдал бы за четыре часа спанья. Нет, год не отдал бы… месяц. Неделю. Возможно.

– Степан! – зову. – У тебя кофе был. Дай, если не жалко.

Вливаю в себя две термосных крышки. Можно жить…

На том свете отдохнем. Не напрасно же людей хоронят в лежачем положении… Жаль только, подушку под голову класть не додумались.