Тильда

…Когда-то давным-давно, году в 91-м или 92-м, отец научил меня играть на гитаре, а точнее, показал несколько аккордов. Три. И это стало, пожалуй, событием, определившим мою дальнейшую жизнь. Разговор с гитарой, как разговор с самим собой, с тех пор самый главный и самый нужный. Самый откровенный разговор. Непросто так разговаривать, быть честным с собой, пытаясь объяснить себя миру и тем, кто рядом. А гитара и вообще музыка в этом помогают. И без нее, без гитары, мне было бы сложнее, и разговор вряд ли бы сложился. Я не смогла бы подобрать ключ к себе самой. Не смогла бы, наверное, найти ту потайную и сложную комнату, где живет моя душа. И не резко, и не грубо, и не нахрапом, но максимально открыто попытаться поговорить с ней. Ведь душа живет в каждом из нас, делая уязвимыми и прекрасными, делая нас неповторимыми и загадочными, сложными, добрыми. В душе как раз таки акустика нашего сердца, наша человечность, наша нежность, наша доброта. Но говорить вот так откровенно с самим собой, повторяю, непросто. Да и быть обнаженным в обществе не пристало. И каждый из нас пытается найти маску защиты. И так живут миллиарды людей, забывая, какими они были и какими начали путь по земле. Но есть когорта абсолютно счастливых безумцев, прекрасных романтиков, людей-планет, людей-вселенных. Людей, сумевших сохранить свою неповторимость. Людей, способных сохранить в себе свое детство, свою радость, свою молодость, наконец. Их очень и очень мало. И их необходимо беречь. И пока они живые, и память о них, когда они уйдут к звездам. О них

надо говорить, чтобы память жила. И с ними

надо говорить, пока они живы, с головой улетая в их мир и подчиняясь его красоте.

«Акустика редких людей» – это их мысли, вздохи, мимика, их улыбки. И все это в тот час, когда они придут ко мне и сядут напротив, с гитарой или без гитары. Играя свои песни или ставя любимые песни в эфире – это хрупкие ребята. Но не ждите сладких правильных бесед, их быть не может. К каждому Последнему Герою у меня, по сути, всего один вопрос. Как он смог сохранить себя, кто он такой, где его место силы, где его самая что ни на есть заповедная зона? Именно это меня интересует. Меня интересует акустика моих героев. Моих Последних Героев.

Но первому гостю, к сожалению, вопросов задать невозможно. Его нет в живых уже двадцать пять лет. Он погиб в автомобильной катастрофе, когда возвращался в родной Ленинград. Говорят, он уснул за рулем. Говорят, его позвали туда, где горят самые яркие звезды…

Итак, Виктор Цой. Самым правильным и естественным для меня будет ставить песни Цоя и рассказывать свою историю, связанную с ними. Я ведь не тетечка-журналист, не музыкальный, слава богу, критик, не студент по творчеству Цоя. Мы с ним жили в одно время. И так сложилось, что я приехала в Питер через три года после его ухода. И все еще было тепло и очень близко, как будто он был жив. Знаете, без этого пафоса последних лет и шума вокруг его имени. И мы пели песни в одних и тех же комнатах, и ходили за пивом по одним и тем же улицам. А я вслед за Цоем узнала, что такое «Камчатка», что такое «Улица Рубинштейна». Все было пропитано духом Ленинградского рок-клуба, который сейчас, рискну сказать, очень странно себя чувствует, и его влияние не так заметно, как это было в 90-е годы, когда было некое ленинградское братство, где все друг друга знали. И где ты, приехав из крайнего-крайнего севера, совершенно без смущения и без боязни того, что тебя не поймут, мог прийти и спеть песню. И может быть, жизнь была не такая гладкая, и может быть, не было такого количества благ, комфорта, но была какая-то, знаете, абсолютная уверенность в том, что ты молод навсегда. В том, что ты весел навсегда. В том, что тебе все по плечу, и в том, что у тебя есть классные друзья, которые пишут клевые песни и на которых ты можешь всегда положиться. Вот такой был Питер, когда я приехала в него в 93-м году и из которого ушел Виктор Цой буквально за три года до меня.