Тили-тили-тесто

В этой безмятежности было только одно больное место — когда он видел на голове Любки выстриженные волосы. А Любка, как назло, любила хвастаться и выстриженным на темени кружком, и тем, что Андрейка чуть не убил ее.

Во все же остальное время ничто не нарушало наступившей спокойной полноты существования. Натэлла не только играла с Андреем, но и слушала, что он скажет. Андрей знал, почему это. Потому что он очень многое знал. Девочка, правда, умела читать. Но за лето она разленилась и читать не хотела — разве что когда учила Андрея.

Андрей никогда не признавался, что не помнит той или другой буквы, говорил первое, что приходило в голову, и был уверен, что говорит правильно. Это не очень-то способствовало обучению. К тому же у него было фантастическое убеждение, что буквы означают иногда одно, а иногда другое, и он был так в этом уверен, что и Натэлла поддавалась ему.

— Я видел одно место, — говорил он, — там совсем по-другому.

— Не выдумывай, Андрей! — вмешивалась Черная мама.

— А что, он не так уж не прав, — посмеивался Белый папа. — В латыни это будет по-другому.

И Натэлла еще больше верила Андрею — хоть он и не умел читать, зато знал такое, чего не знали ни Натэлла, ни мама, а знал только папа.

* * *

Когда дачники стали собираться к отъезду, Андрей сначала очень удивился. Лето, сколько он помнил, огромное время, и Андрей никак не думал, что оно вдруг кончится. К тому же это не было настоящей правдой: лето еще даже и не кончилось. Но Белый папа сказал, что каникулы прошли, и пора им уже уезжать, потому что работа не ждет.

Андрей было заволновался, но оказалось — до отъезда еще несколько дней, и еще Натэлла сказала, что на следующий год они опять приедут. Андрей и Натэлла придумывали, что они будут делать в следующий год, и было очень интересно, так что Андрей даже ждал с нетерпением отъезда, после которого уже наступит новый приезд.

Но когда он пришел утром и увидел чемоданы, и голые кровати, и лицо Натэллы, полное спокойного веселого ожидания, и серенькое платье, которое ей не разрешали мять и пачкать, и увидел свои обыкновенные, каждодневные штаны, он вдруг ясно понял, что она — уезжает, а он — остается. Натэлла будет ехать в повозке на станцию и дальше на поезде в самый город, а он останется здесь. Эта мысль была обидна, и он убежал. Он убежал в лес, но никто на этот раз за ним не пришел, и он вернулся сам — вернулся словно в начало лета, когда они еще не играли так хорошо с Натэллой и она не прислушивалась, что скажет он. Это было даже хуже, чем начало лета, потому что тогда девочка только приехала, а сейчас уезжала.

Натэллу очень занимали картинки в подаренной ей на дорогу книге. Она читала по фразе, по полфразы, по слову и тут же показывала прочитанное на рисунке:

— Видишь: жили-были… Вот — кругленькое… а это хвоштики… видишь — братики…

Но Андрей в книгу не смотрел. Он стоял возле Натэллы, не поднимая головы.

— Ну, кажется, едут! — быстро выпрямилась Черная мама, и Натэлла, уронив книгу, кинулась к окну.

— Андрейка, приехали! — крикнула она.

Но Андрей, вместо того чтобы броситься к окну, побежал из комнаты.

— Где же Андрей? — спросил Белый папа, погрузив вещи. — Сейчас, мы только посмотрим Андрея.

— Поскорее! — предупредила Черная мама.

— Андрейка, мы уезжаем!

Белый папа и Натэлла прошли за дом, заглянули в коридор к Андрею.

— Андрейка, где ты, мы уезжаем!

Его нигде не было.

— Папа, Натэлла, некогда! — крикнула Черная мама.

Уселись. Повозка, сильно качнув, выехала на дорогу. Любка и Зойка, махая руками, остались у дома.

— Н-но! Пошли! — щелкнул кнутом возчик. Лошади напряглись, коляска задребезжала сильнее.

— Ой, — сказала Натэлла, — чуть мишка не полетел!

В это время Белый папа, сидевший спиной к лошадям, показал на дорогу.

По ней изо всех сил бежал босоногий мальчик.

— Андрейка, мы уежжаем! — закричала Натэлла и, поддерживаемая отцом, приподнялась и замахала.

Но Андрей не махал. Он теперь остановился. Его уже плохо было видно. Он стоял на дороге как вкопанный, с поднятым смутным лицом.

Скоро и вовсе мальчик слился с дорогой — там, куда уходила своим длинным, сходящим на нет концом стена непроглядного леса.