Она удалялась, победно стуча каблуками, а Розкинд был выбит из колеи.
– Доложено! – возмущался он. – Определенно, отсюда пора валить.
Самый ненужный, никем не любимый месяц в году – февраль. Словно больная собака с отмороженным концом хвоста, полз он и полз, покуда не околел. В марте тоже было довольно холодно, и пожилые сугробы, которые наметали за зиму таджики-дворники, еще громоздились в московских дворах. Но это была уже не зима – это был труп ее. Разложение начиналось. Что-то такое возникло в воздухе, что можно было почуять, а объяснить нельзя. Весенние ветерки нагоняли неясные ассоциации; сознание озарялось частыми дежавю; нервы, как струны, пели. Весна набегала, словно волна, которую ждали все – и смельчаки, и трусы. Одни, чтобы весело прокатиться, другие, страшась быть прибитыми ею. Белки сновали в парках, грязные и худые. В аллеях младенцы уже совершали выезды в несамоходных своих экипажах. Их мамочки разом оконопатели. Обескровленная, но живая, под ледяной коростой кряхтела Москва-река.
Возрастая, соляризация провоцирует выброс гормонов в человеческом организме. Но действует этот выброс на всех по-разному. Кто-то почувствует литературное вдохновение и погрузится в творчество, сутками не выходя из комнаты. Кто-то, напротив, сбежит из дома, потому что ему жена надоела за зиму. А он пойдет на речной бережок, сядет на бревнышко и напьется. Женщины тоже томятся, но у них это выражено иначе. По весне они мониторят курортные предложения, обмеряют свою окружность и записываются на массаж.
В Москве за прошедший год стало меньше одним массажистом, но больше одним литератором. И добавился один влюбленный, может быть, даже двое. Тимоше хотелось верить, что Надя с ним не играла. Вообще, ему много чего хотелось. Хотелось писать и хотелось на бережок; хотелось, вытеснив всё ненужное, ассоциировать и созерцать. Этой весной Тимоша решил не противиться своим желаниям. С анализом он покончил еще зимой, а теперь был намерен отдаться природным естественным побуждениям. Только было немножко рано: лед не везде растаял, поэтому в Москву-реку еще не пустили из Волги воду. Тимоша ходил на берег канала и проверял. Он даже прогуливался в зеленой зоне, еще не зеленой и неопрятной, – пока что без Нади, но с думой о ней. Главное было не прозевать весну – эту, как все предыдущие.
Весенние настроения не обошли стороной коллектив Проектной организации. Можно было заметить игру гормонов и непосредственно в офисе, и на крыльце, где курили сотрудники разных подразделений. Даже обычное их присловье: «Пора валить» – звучало теперь мечтательно-томно. «Или какую-нибудь завалить», – каламбурили грубоватые маркетологи. Женщины вправду похорошели; походка их сделалась интереснее; макияж, бижутерия, аксессуары, всё у них стало ярче. Участились отлучки сотрудников и сотрудниц. Кто сбегал на спа-процедуры, кто на протестные демонстрации, ставшие модными в этом году. Некоторые успевали за один прогул и салон красоты посетить, и постоять в антиправительственном пикете.
Кое-что человеческое было не чуждо и секретарше Маечке. С приходом весны она не то чтобы расцвела, но стала одеваться во всё цветастое и поменяла парфюм на более сладкий. Ее интерес к Тимоше день ото дня усиливался. Она приняла в его отношении тон материнской строгости, на который не имела права ни по возрасту, ни по должности. В Тимоше всё туже сжималась пружина терпения. И вот наконец между ним и Маечкой произошло выяснение отношений. Однажды ее каблуки простучали прямо к его столу. Тимоша поднял на нее глаза.
– Пойдем, ты мне нужен, – сказала Маечка.
– Куда и зачем? – с опаской поинтересовался он.
– Скажу не при всех, – ответила она кокетливо.
Некоторые из коллег прыснули, прячась за мониторами. Тимоша со вздохом поднялся. Маечка повела его коридором, как какого-то подконвойного.
– Новые джинсы, – заметила она неожиданно интимным тоном.
– Что? – удивился Тимоша.
– Джинсы новые у тебя. Очень тебе к лицу.
Тимоша обеспокоился:
– Ты не скажешь, куда мы идем?
– На стоянку, – ответила Маечка. – У меня колесо спустило.
– А при чем тут я?
– Думала, ты поменяешь. Не мне же самой это делать.
Было нетрудно понять, что Маечка с помощью колеса хочет сойтись с ним поближе. Но Тимоша этого и боялся.
– Как это так! – возмутился он. – Кто я тебе? Автомеханик, что ли?
Маечка посмотрела ему в глаза:
– Просто мужчина, – сказала она значительно.
В их диалоге повисла пауза.
– Нет, извини, – пробормотал Тимоша. – Я абсолютно не расположен менять тебе колесо.
Маечка не ждала отказа. Гримаса презрения исказила ее лицо, ставшее очень непривлекательным.
– Вот оно что! – зловеще произнесла она. – Тогда с тобой всё понятно.
В Проектной организации были повсюду уши, поэтому закричать Маечка не могла. Но она зашипела так и с такими брызгами, как если бы села на сковородку:
– Ты знаешь, что ты ничтожество? Он не готов поменять колесо! Это беспрецедентно! Никчемность! Пустое место! И все о тебе так считают! И правильно…