Тимур. Тамерлан

   — Что касается Токлуг Тимура и его перехода в мир иной, все мы думаем одинаково, тут обсуждать нечего. Интереснее поговорить на другие темы.

   — Назовите мне их, я пришёл, чтобы говорить.

   — Нам кажется, что Ильяс-Ходжа покинет Мавераннахр, когда эти сведения дойдут до него.

Маулана Задэ пожал плечами:

   — Мне кажется, они до него уже дошли. Конечно, сынок поскачет за реку Сыр, как это бывало всякий раз, когда здоровье Токлуг Тимура ухудшалось. Но что с того? Нам что с того? Чагатайский гнёт от этих перемещений царевича не слабеет.

Присутствующие закивали: гость говорил правильно и смотрел в корень дела.

Али Абумухсин поднял руки, унизанные перстнями, и огладил острую седую бороду.

   — Аллах подсказал мне, что час близок, но надобно же и нам самим сделать те шаги, которые надо сделать.

Маулана Задэ почесал грязным пальцем изрытую оспинами, поросшую редкими волосами щёку.

   — Не знаю, что вам сказать. Вы все прекрасно знаете, что уже два года я занимаюсь тем, что вы называете «делать шаги». Аллах сказал свои слова уже давно, в тот день, когда чагатаи пришли на земли наших предков. Я их услышал раньше вас, вы же долго не хотели слышать этих слов. Вы перед лицом чагатайского наместника называли меня бешеной собакой.

Некоторые из присутствующих потупились.

   — Вы надеялись сохранить свои лавки и свои деньги, теперь вы стали думать по-другому, потому что почувствовали, что сила теперь стоит не только за степняками. И хотя у них сил больше, несмотря на это, мы убиваем их уже сейчас. И то, что Ильяс-Ходже в каждом видится сербедар, — хорошо.

В спёртом воздухе тайного убежища установилась тяжёлая тишина.

   — Забудем о прошлом, Маулана Задэ, станем думать о будущем, — сказал ковровщик Джавахиддин.

К голосу купца присоединился мулла:

   — Ты недоволен тем, как мы вели себя, но с нашей точки зрения твоё поведение тоже могло внушать нам... недоверие.

Маулана Задэ немного откинулся назад и картинно выпучил глаза:

   — Недоверие?

Али Абумухсин сухо кивнул:

   — Здесь собрались люди, на плечах которых лежит забота о благосостоянии Самарканда, без нас этот город мёртв, он станет сборищем бездельников, безбожников и ротозеев, которые через несколько месяцев перемрут с голоду. Мы заботимся о воде, хлебе, одежде, мы заботимся о душе нашего народа. Ты бросил нам обвинение в том, что среди этих забот мы не забываем и свой карман. Да, отвечу я тебе, не забываем, но где, скажи, ты видел, чтобы было по-другому?

Маулана Задэ криво улыбнулся, как бы подтверждая, что да, не видел.

Мулла продолжал:

   — Мы — хорошие пастухи своего стада. Хочешь, я тебе объясню, чем хороший пастух отличается от плохого?

   — Объясни, учитель.

Али Абумухсин не обратил внимания на иронию, неуловимо мелькнувшую в интонации бывшего ученика.

   — Хороший пастух заботится о своих овцах, вовремя выгоняет на пастбище, вовремя поит, а когда приходит время стрижки, правильно стрижёт. Что касается пастухов плохих, то их есть два вида. Первые не удовлетворяются шерстью, которую дают им овцы, но сдирают с них и кожу. Так ведут себя глупые и алчные правители. Но есть и кое-что похуже. Есть пастухи, которым не нужны ни шерсть, ни шкура, они перерезают горло барану, чтобы просто напиться крови.

Маулана Задэ отставил чашу и опёрся ладонями о колени, глядя в пол.

   — Ты хочешь сказать, о учитель, что я и мои люди похожи на таких пастухов?

Мулла почувствовал, что перегнул палку.

   — Видит Аллах, я не хочу, чтобы ты стал похож на такого пастуха.

В разговор вступил верховный мераб, несколько нервно перебирая чётки и почёсывая переносицу:

   — Ты должен помнить, что разлад между нами произошёл не по нашей вине, и деньги и покровительство мы тебе предлагали искренне...

   — В обмен на то, чтобы я ничего не делал!

   — Не так, мы хотели, чтобы ты действовал разумно, не навлекая гнев чагатайский на тех, кто ещё не сделал своего выбора. Есть люди, которые живут и думают медленнее тебя.

Маулана Задэ всплеснул руками:

   — Но сколько же можно ждать! Я не могу вечно зависеть от мнения людей, желающих, с одной стороны, быть сербедарами, а с другой стороны, не желающих помнить, что сербедар означает висельник. То есть человек, идущий на всё, рискующий всем ради достижения благородной цели.

Джафар ибн-Харани, тяжело вздохнув, сказал:

   — И от этих людей ты бросился к другим, ты свёл дружбу с Абу Бекром.

   — Свёл.

   — Но он же простой неграмотный трепальщик хлопка.

   — Но при этом умный, решительный и бесстрашный человек. Его авторитет среди ремесленного люда непререкаем.

   — Это-то и плохо, — пробормотал про себя верховный мераб.

Хозяин дома продолжал:

   — А Хурдек и-Бухари?

   — Что Хурдек и-Бухари?

   — Ты не можешь не знать, что это за...

Маулана Задэ рассмеялся:

   — Разбойник, обыкновенный разбойник с большой бухарской дороги. Вернее, нет, не обыкновенный, он великолепный, неуловимый, хитроумнейший разбойник. Из лука он стреляет лучше всех в Мавераннахре!

Джафар ибн-Харани недовольно поморщился:

   — Но это же...

   — Я ещё не всё о нём сказал. Прошу заметить, что стрелы свои он выпускает только в чагатаев.