Тимур. Тамерлан

   — Ничего нет удивительного в том, что праведник умер как праведник... но слова, что он велел передать?

   — Я попытаюсь передать их слово в слово, ибо скрытый смысл их мне непонятен, но гонец необязательно должен знать содержание письма. Шейх перед смертью много думал о тебе — так он говорил. О тебе, твоей будущей судьбе. И не просто думал, по его свидетельству были ему какие-то видения и сны, Их он мне не пересказывал, но понял я, что они запутанны и грандиозны.

Глаза эмира превратились в узкие щёлки, в них сосредоточилось всё его внимание.

   — Он сказал, что два человека тяготеют над твоим будущим.

   — Два?

Именно. Одного он называл твоей тенью, второго твоим двойником.

   — Он не называл имён?

   — Он говорил, что имена ты знаешь, а если не знаешь, то очень легко догадаешься. И самая главная опасность — не перепутать.

   — Что не перепутать, незнакомец?

   — Не перепутать, кто из этих людей твой двойник, а кто твоя тень.

Эмир задумался. Уже и щёлками нельзя было назвать его глаза, так плотно были сжаты веки.

   — Это всё?

   — Нет. Ещё он сказал, что ни тот, ни другой не будут сопутствовать тебе вечно. Ты избавишься от них. Может быть, не скоро, может быть, с огромными жертвами, но обязательно. Каким образом — чутьё тебе подскажет. И время и способ. Это нетрудно. Трудно будет определить только одно...

   — А именно?

   — Порядок.

   — Какой такой порядок?!

   — Порядок, в котором это следует сделать. От кого освободиться сначала — от тени или от двойника.

Тимур медленно налил себе в чашу воды из кумгана. Предложил гостю, тот вежливо отказался. Сделав глоток, эмир отбросил чашу. Вода успела нагреться и утратила свой волшебный вкус.

   — Видит Аллах, самоуверенность — тяжёлая болезнь, схожая со слепотой. В начале разговора я сказал, что разуверился в пророческих способностях своего учителя, теперь же вижу: всё то время, что я не думал о нём, он думал вместо меня.

Здесь эмир прервал свою речь, спохватившись, что сидящему перед ним человеку совсем не обязательно слышать его затаённые мысли.

   — Да, я должен тебя отблагодарить.

   — Нет, я так не считаю. Благую ли весть принёс я в твой стан?

   — Весть принёс ты печальную, но сослужил при этом полезную службу, уж поверь мне. И если ты будешь слишком рьяно отказываться от награды, моё сердце проникнется недоверием.

   — Твоё слово, твоя воля, господин. Если ты хочешь меня наградить, подари мне этот нож.

Гость указал на рукоять, торчащую из-за пояса Тимура. Даже в минуты отдыха, даже окружённый телохранителями внутри своего стана, эмир никогда не расставался с оружием.

   — Этот? — Тимур медленно вытащил нож и взвесил его в руке. Ничего особенного в нем не было: кривое лезвие, костяная рукоятка с двумя потускневшими квадратными гранатами, украшавшими её, — Зачем он тебе, в нем нет никакой ценности.

   — Ты ошибаешься редко, эмир Тимур, но сейчас ты не прав. Этот нож имеет ценность. Его держал в руках ты.

Тимур не любил льстецов, особенно неизобретательных. Он поморщился.

   — Но главное событие в жизни этого ножа ещё впереди. Мне так кажется, — улыбнулся гость.

Охотно продолжил бы с ним свою беседу эмир, но краем глаза увидел, как с холма на той стороне ручья спускается большая группа всадников. Пожаловал названый брат.

   — Ладно, иди, таинственный вестник, хотя, если сказать правду, мне не хочется тебя отпускать. Но иди. А это, — эмир приподнял нож и коротким движением швырнул в ствол соседней чинары, — можешь взять. На память.

Поклонившись, гость удалился.

Эмир Хуссейн явился в великолепном расположении духа. И явился не один, с ним прибыл Кердаб-бек, толстый, низкорослый мужчина. Выражение лица его было грустным, на мир он смотрел сонным, унылым взглядом. Ничего, казалось, не могло его обрадовать. Своим поведением он резко, даже слишком резко отличался от жизнерадостного, крупного, шумного Хуссейна.

Тимур облачился в подобающий случаю дорогой халат и велел подать еду и вино. Спутник Хуссейна по виду был таджиком, а таджики издревле склонны к винопитию.

   — Достойнейший Кердаб-бек прибыл сюда к нам из Сеистана, — начал свою речь Хуссейн, — он высокий посланец-визирь[40] тамошнего славного правителя Шахруда.

Тимур выразил полнейшее удовлетворение этим фактом. Ни он сам, ни его предки, насколько он мог вспомнить, не имели с правителями этой области ни тяжб, ни столкновений.