Тимур. Тамерлан

И ему удалось поймать такую рыбёшку. Один из лазутчиков, бывший троюродным братом помощника щербетного мастера из дворцовых кухонь, сообщил, что во дворец прибыл некий Мухамед-касым. Маулана Задэ знал, что это за человек. Доверенное лицо Кейхосроу. И не просто доверенное. Мухамед-касым всегда отправлялся в стан того союзника, вместе с которым властитель Хуталляна намеревался на кого-то напасть. Излишне было спрашивать, на кого.

Маулана Задэ бросил несколько золотых монет гонцу, прилетевшему с этой вестью, и велел тут же будить другого, которому надлежало немедленно отправляться в Балх.

Нет, он решил разбудить троих. И отправить их по отдельности, ибо путь предстоял дальний и опасный. Как бы не перехватили.

Каждый из троих вёз всего одно известие. Война!

Надо отдать должное сообразительности Маулана Задэ, потому что в тот самый час, когда он отдавал свои торопливые приказания, Мухамед-касым вместе с Тимуром блаженствовал в бане. Блаженствовал и вёл спокойную, обстоятельную беседу. Эмир тоже был обстоятелен и нетороплив. Зачем куда-то спешить человеку, который ко всему готов заранее?

После бани Тимур, Береке, Мансур, Байсункар и, разумеется, Мухамед-касым поедали специальным способом приготовленных перепелов, в мёду с орехами и шафраном, пили лёгкое, почти не пьянящее кашмирское вино и говорили о том, каким именно образом им следует двигаться, чтобы обе армии подошли к Балху одновременно.

— Дальше оттягивать нельзя, так требует и закон справедливости, и закон войны. Нам надо появиться под стенами Хуссейнова логова, пока стены ещё не достроены, — сказал Тимур, и этим военный совет был завершён. Зачем лишний раз обсуждать то, что и так ясно?

Гость, насладившись вином и перепелиным мясом, поинтересовался, а где же находится знаменитый Кабул-Шах Аглан, отчего он не украшал собою баню, а теперь не спешит украсить столь замечательное застолье?

   — Я знаю многие его стихи. Он жил как сумасшедший, но рассуждал как мудрец.

   — С тех пор как он совершил мудрый поступок, согласившись поселиться в моём дворце, он перестал рассуждать вообще, — криво усмехнувшись, сказал Тимур.

   — Он больше не пишет стихов и почти не разговаривает, — добавил сеид Береке.

Мухамед-касым промолчал, понимая, что коснулся темы, неприятной для хозяев. Воистину, иногда безопаснее говорить о войне, чем о поэзии.

Тимур допил вино, перевернул свою чашу вместилищем вниз и сказал:

   — Мы выступаем.

   — Когда? — Это спросил Курбан Дарваза, появившийся в дверях пиршественной залы.

   — Сейчас.

   — Сейчас? — переспросили многие.

   — Неужели у нас что-то не готово? А если так, что нас должно задерживать? С рассветом войско должно быть за пределами города.

С возражениями выступил только Байсункар. Он сказал, что двор — то есть повара, жёны и музыканты — в несколько меньшей степени готовы к немедленному выступлению, чем пехота и конница, поэтому он просит один день на сборы, дабы тяжкое путешествие не кончилось гибелью для тонких растений, которыми украшено существование самаркандского правителя.

Ответ Тимура на это в общем-то разумное предложение был в высшей степени неожиданным:

   — А ты, Байсункар, вообще не тронешься с места.

   — Почему, хазрет?

   — Потому что не тронется с места Кабул-Шах Аглан. Кто-то должен остаться при нём.

Визирь покорно, хотя и недовольно, склонил голову.

На этом время разговоров закончилось, вскипела стихия воинских сборов.

Приказание Тимура было выполнено. Солнце только начинало всходить, а из южных ворот Самарканда выползала последняя колонна пехоты, заметая свой след пыльным хвостом.

Тут же на выезде из города кибитку с золочёным верхом, в которой начал поход эмир, догнал всадник, несколько неуверенно держащийся в седле. Это был визирь Байсункар, он крикнул, что у него есть два важных слова к хазрету.

Из-за занавесей появилось недовольное лицо Тимура. Он очень не любил, когда с ним спорят, а сейчас был уверен, что старый товарищ прискакал, чтобы поспорить относительно того, стоит ли ему оставаться во дворце, когда все остальные отправились в поход.

   — Что тебе?

   — Кабул-Шах умер.

   — Как умер?

   — Сидит под чинарою и не дышит. Он уже холодный. Почти как живой, но совсем холодный.

   — Он же ещё молодой, он ничем не болел, — попытался спорить с очевидностью Тимур, но скоро оставил это занятие, более достойное женщин и философов.

   — Это дурной знак, — осторожно сказал с неопределённой интонацией визирь.

Тимур усмехнулся, покосившись на него:

   — Только не для тебя. Я жду тебя в лагере под Балхом.

Глава 5

ЦИТАДЕЛЬ

Какая цитадель самая неприступная?

Та ли, что воздвигнута посреди богатого города?

Та ли, что возведена на горной вершине?

Нет, та, что стоит в сердце твоём!

Кабул-Шах, «Мысли на прощание»