Тина

«Анька напрочь лишена положительной эмоциональности. У нее странная неспособность улыбаться. Царевна-несмеяна. Тут песенкой «Поделись улыбкою своей» не поможешь. И нет нужды пытаться. Жизнь не благосклонна к ней. Этакий задиристый петушок!.. Оно, конечно, сегодня навалилось все сразу… А прелесть всех этих наших историй в том, что все они давно позади…». Инне почему-то вспомнились слова нянечки из детского сада: «Кто в куклы не играет, тот счастья не знает. Дурачьтесь, веселитесь, радуйтесь». «Хорошая была женщина», – с теплотой и грустью подумалось ей.

– Не наезжай. Еще не натешилась? Опять задалась целью меня унизить, – подтверждая наблюдения Инны с жалкой и какой-то вымученной улыбкой промямлила неудачливая спорщица. – С тобой говорить, что с ножа есть.

– Уж коль ты ко мне так мило обратилась…

«Аня с Инной не лучшая компания в предпраздничный вечер. Не сложившийся тандем… И я им не миротворец, – вздохнула Лена. Ей хотелось тишины. Она осторожно дотронулась рукой до запястья подруги.

16

– И все же ты не от мира сего. Чего вытаращилась? Глаза на пол лица сделались.

– А ты у нас «исторически недооцененная» фигура – неожиданно парировала Аня.

Высокие брови Инны удивленно вскинулись, лицо вытянулось. Но она не осталась в долгу и шутливо удивилась:

– Не дурно, не претенциозно. Откуда что взялось? Могёшь, если захочешь. Премного благодарна. Да… совсем из головы вылетело: ты же редко обременяешь нас своей великостью и гениальностью. Не хочешь обозначать эту сторону своей личности?

– Слава богу, что личности, – не заставила себя долго ждать Аня. – Разве только ирония делает человека человеком?

Инна неожиданно для самой себя не нашла чем подрезать на удивление активную спорщицу. Не ожидала она от Ани такой прыти. Даже насупилась: «Глядишь, еще и не такое выкинет, если ее довести до белого каления. Она, оказывается, умеет дать достойный отпор, особенно если мало тому свидетелей, которые могут стеснить ее».

«Не могу не отметить, что Инка к Ане заведомо относится, как к некоему несмышленышу, а то и вовсе не церемонясь. А она вон ее как… – Жанна с любопытствующим удивлением всмотрелась в Аню-тихоню. – Короткая стрижка. Высокий широкий лоб закрывает длинная челка, делая его малозаметным. Будто стесняется. Считает, что он ей не соответствует? Зря. Убери она волосы со лба, лицо ее выглядело бы намного значительнее».

Тихий тревожный разговор продолжился, но Инна в нем уже не участвовала. Голова ее поникла, руки бессильно лежали поверх одеяла.

Из полудремы ее вывел настойчивый шепот.

Аня и Жанна перебрасывались тихими фразами.

– Революции! Как ни крути, все они подчиняются одним и тем же законам. И как говорил гениальный физик Нильс Бор: « Перед нами очередная безумная теория. Вопрос в том, достаточна ли она безумная, чтобы быть правильной?»

– Ты говоришь о предопределенности и запрограммированности исторических событий?

– Лишь о закономерностях.

– О каких? О тех, что революции придумывают идеалисты, делают романтики, а используют подлецы? Так они уже устарели. Революции и перевороты подготавливают американцы по ими же разработанной тривиальной схеме, основным звеном которой являются деньги. Жажда наживы, тупость, неосведомленность, вечное недовольство некоторой части народных масс хотя бы чем-то, и отзывающиеся о своей стране, как правило, только в критическом контексте, ее скоропалительные заключения. А теперь еще и бесшабашная и безбашенная проповедь насилия, неистовость и разнузданность.

– Зато не устаревает извечное: думаем одно, говорим другое, делаем третье.

– Не вижу связи.

– Вот и плохо…

«Мыслями то растекаются по теме, то уплывают невесть куда, то перескакивают с вопроса на вопрос. Все пытаются из себя что-то выжать», – вяло подумала Инна.

– Мозги не работают. Устала. Это не ночь, а Содом и Гоморра! Я на отдыхе. Хочу, чтобы в голове было блаженно пусто, а на сердце спокойно. Давай на боковую?

– А я думала, у вас единодушие и одноголосье, что вы спелись, – сонно вторглась Инна в разговор подруг.

Ответом ей было намеренно равномерное дыхание.

– Я сознаю всю абсурдность, глупость и бессмысленность ненависти, которую раньше осуждала в других. Я ищу способы ее притупить, но обижает, оскорбляет и пугает масса несостоявшихся возможностей. Я понимаю свое бессилие, но не могу смириться. Приходится поступаться своим «я». Отсюда разлад между внешним и внутренним. При Советах такого со мной не было.

– Забыла. Было, да быльем поросло.

– Едва ли. Такого беспардонного, рассчитанного вранья не наблюдалось.