Типа я. Дневник суперкрутого воина

– Я искал тебя.

– Зачем?

– Потому что ты мой папа, меня отдали в другую семью, но у меня там нет папы, и я искал тебя, чтобы мы подружились.

– Ух, елки-палки, – сказал он и сел на самодельный стул. – Ты Артур… Ну *ругательство*, конечно… Как ты меня нашел?

– Искал, искал и нашел. Спросил там, спросил тут, нашел твою фотку в нашей старой квартире.

– Это Джамбулат тебе сказал? Он же приходил сюда вчера.

– Он мне соврал, сказал, что тебя тут нет, но я знал. Я знал, что ты тут, папа!

– М-да… – выдавил он и замолчал. Папа смотрел куда-то в пустоту, думая о своем. Потом, засунув руку за ухо, нашел сигарету и закурил. – Значит, у тебя новая семья?

– Ага.

– Хорошая?

– Ага.

– Вот и уходи в свою семью. А меня забудь.

Папа залез во внутренний карман куртки и вытащил стеклянную бутылку пива.

Я был очень удивлен его словами.

– Почему? Я же тебя искал…

– Вот и молодец, нашел, увидел, вот я, что еще? Как у меня дела? По кайфу! Живу прямо тут, вот мой дом, – показал он за спину на подвал нашей школы. – Только никому не рассказывай, меня уволили, но я охраняю стройку за небольшую шабашку, которую мне платят рабочие, чтобы постоянно не увозить и не привозить инструменты. Закончится эта стройка, пойду на другую. Романтика, а не жизнь… Что еще? Спрашивай, что хочешь, а потом уходи.

Я ничего не ответил. Он продолжил:

– А может, ты хочешь чуть-чуть на карман? Щас, щас, тормоза… – Он полез в карман, нашел сто рублей и протянул мне их.

Не этого папу я ожидал увидеть. Он был похож на того человека на фотографии, рядом с моей мамой, но теперь все его лицо было в морщинах, он сильно поседел и слегка потолстел. Неухоженная седеющая борода и грязные волосы, торчащие из-под старой порванной спортивной шапки, – и это был мой папа.

– Бери, пока даю, пацан.

Я развернулся и пошел обратно в сторону ворот.

– Спроси у него то, что хотел, – сказал Крутой Али.

Я остановился и спросил:

– Ты жил со мной и мамой до аварии?

– Я? Ну да. Конечно, жил, и, вообще-то, это я тебя растил! И на руках тебя я держал, и сказки тебе всякие рассказывал я!

– Тогда где ты был все это время, когда меня забрали?!

– Ну *ругательство* разорался малой. Джамбулат забрал тебя у меня и сказал, что разберется.

– Почему он меня забрал?

– Ты хочешь знать, да? – Папа кое-как встал со стула. – Потому что алкаш твой папа! Вот я, смотри! Пил, пью и всегда буду пить! Джамбулат забрал тебя, потому что я плохой папа! Потому что я делал плохие вещи! – сказал он, сел обратно и заплакал.

– Где ты был, когда мы вышли за тортом? – спросил я. – Тогда, вечером.

– Спал я дома, пьяный, вот что я делал! А если бы я был с вами, твоя мама могла быть жива… Ты это хочешь сказать? Я тоже хочу это сказать! Была бы жива… Она спросила меня, могу ли я пойти за тортом. Я сказал: «Сама иди!» – и она вышла с тобой. Вот такой сделал тебе день рождения! Так что оставь меня в покое!

Он продолжил что-то говорить, но я не мог ничего понять. Я подошел ближе. Он посмотрел на меня влажными глазами. У него были желтоватые усы, и от него очень плохо пахло, но это был мой папа. Он поднял руку к моему лицу и вытер мою слезу.

– Какой ты красавчик… какой красавчик вырос… мужичок. А был такой маленький у меня в руках. Я учил тебя говорить свое имя… Я говорю: «Умарасхаб», а ты говоришь: «Баха». Я говорю: «Умарасхаб», а ты опять: «Баха». Вот такой у тебя Баха. Оставь меня тут, мальчик. Уходи отсюда, и не надо приходить. Хорошо? Пообещай мне, Артур, что больше не будешь сюда приходить.

– Приду! – сказал я и убежал.

Я пошел обратно в сторону ворот. Я не смотрел назад, на желтый фонарь. Я прошел рядом с трубой, которая меня больше не пугала, прошел рядом с ямой, в которой застряла моя нога. Засунул туда руку и вытащил свой фонарь, который был в грязи, но все еще работал. Увидел впереди ворота, поднял с пола металлический прут и пошел к воротам. Там уже стояли две злющие собаки, и, хоть колбаса была халяль, я понимал, что мы с собаками мир не заключили. Я медленно пошел в их сторону, готовый вступить в бой. Из-за моей спины вышел папа и прогнал собак нехорошими словами, которые я раньше и не слышал. Плохие слова говорить нельзя, но, кажется, мой папа самый крутой чемпион в плохих словах, и акцент его понравился Крутому Али.

Ворота уже были открыты. У папы в руках был замок, которым он собирался закрыть эти ворота. Мы молча дошли до них, и я подумал над словосочетанием «мой папа». Он звучало так необычно даже в моей голове. Я и раньше думал о папе, когда еще не было планов его искать, но сейчас «мой папа» звучало совсем по-другому. Оно как будто было подкреплено чем-то, каким-то доказательством, и это доказательство, слегка покачиваясь, прямо сейчас смотрело на меня в ожидании того, что я скажу какие-нибудь прощальные слова.