Типа смотри короче

Во-первых, его никто не понимает. Вот с утра он так страдал, так не хотел в школу — никто и не заметил. И на уроках мысленно просил: «Не трогайте меня! Видите, плохо человеку!» Не видели и трогали, как последние гады. На каждом уроке учителя, как сговорившись, гоняли к доске и (не разглядев глубокой Препяхинской трагедии) ставили кто трояк, а кто и пару.

Во-вторых…

Что-то было и «во-вторых», и «в-третьих», и далее вплоть до «в-тысячных», но сейчас Никита вспомнить всех причин не мог — так ему было плохо.

Нужно было срочно умереть, чтобы все собрались у гроба и стояли, заламывая руки…

«Интересно, — подумал Никитос, — а как это: „заламывая руки“?»

Как заламывать руку другому, он представлял. Однажды Витька после своей тренировки на самбо показывал. Это оказалось совсем не сложно: достаточно крутануть кисть и поднырнуть под локоть. А потом заклинить этот локоть собственным предплечьем. Но как заломить руку себе?

Никита попробовал. Повторил перед зеркалом. Получалась какая-то ерунда.

«Ладно, тогда пусть рвут на себе волосы!» Но эта идея показалась Препяхину настолько глупой, что он даже пробовать не стал.

«В общем, — решил он, — вот тогда все поймут, какого человека они потеряли!»

Никитос торжествующе улыбнулся, но тут же вспомнил, что страдает, и торопливо нахмурился. Дома никого не было, но он не давал себе поблажки. Пусть, когда его найдут, то по лицу будет понятно, как человек страдал.

Оставалось выбрать способ.

В книгах и фильмах обычно стрелялись, но ничего огнестрельного в квартире не обнаружилось. Только петарды в заначке. Можно ли застрелиться петардой? Хм… Разве что засунуть в рот и там взорвать…

Нет, этот способ Никите решительно не понравился. Он ограничился тем, что выкинул петарды в окно. Не просто так, конечно, а прицельно, чтобы взрывалось под ногами у прохожих. Они так прикольно подпрыгивали и ругались!

Никитос снова согнал улыбку с лица. Лёг на диван, протяжно вздохнул.

Вот бы так и умереть, лежа. Препяхин поерзал, устраиваясь поудобнее. Чем больше он обдумывал вариант лежачей смерти, тем больше он ему нравился. Красиво, чисто, не то что какая-нибудь верёвка! В одном сериале Никитос как-то видел повешенного — бр-р-р-р… И из окна тоже неохота, сплошное месиво получится.

А нужно, чтобы лицо сохранило следы страдания и недопонятости.

Никита прикрыл глаза и сложил руки на груди. Кажется, так получается достаточно трагически. Или нет?

Он встал и подошёл к зеркалу. Тут выяснилось, что руки-то сложить можно без проблем, а вот глаза прикроешь — и не увидишь ничего. Никита пытался смотреть через ресницы — ничего не рассмотрел.

Тут его осенило — можно же сфоткать! Повозившись немного с настройками и с фиксацией фотика на столе, Никитос добился своего. Результат ему не понравился: как-то неестественно он выглядел. Какой-то стойкий оловянный солдатик. И мука на лице совсем не видна.

Препяхин стёр кадры из памяти фотика (не хватало, чтобы кто-то догадался о его репетициях!) и снова прилёг. Долго ворочался, подыскивая правильное положение тела и рук-ног — достаточно естественное, но и трагическое. Как будто нашел, но выяснилось, что лежать в такой вывернутой позе невозможно, сразу все затекает и спина чешется.

Никитос решил плюнуть на условности и лёг, как привык спать — свернувшись калачиком. Так было удобно и уютно. Очень…

Никитос вздрогнул, поняв, что засыпает. Нет, он совсем не против смерти во сне, но отчего смерть-то наступит?

Перебрав ещё раз все варианты, Препяхин пришёл к выводу, что самым подходящим способом можно считать отравление. В аптечке яда не оказалось. То есть там была гора всяких таблеток, но Никита сильно подозревал, что отравиться насмерть ими не получится. Только живот разболится, желудок промывать будут. А может, и клизму поставят.

Мысль о клизме заставила быстро покидать таблетки в аптечку и вернуть склад медикаментов на место.

«Можно уксусом отравиться», — вспомнил Препяхин какую-то книгу.

Или кино? Или просто кто-то рассказывал? Но способ, кажется, проверенный.

Уксус пах ужасно. Никита попытался заткнуть нос и выпить из бутылки, но запах пробивался и через рот. От него в животе заурчало, как в стиралке.

«О! — обрадовался Никитос. — Умру от голода! Мучительно и благородно!»

Он вернулся на диван и принялся умирать от голода. Это оказалось не мучительно, а просто скучно. И очень хотелось есть. Или хотя бы выпить колы. Но лучше котлету. Мама с утра жарила, в холодильнике должны были остаться. У мамы классные котлеты, она их не покупает, а сама делает фарш. Поджаривает с коричневой корочкой. Иногда — редко-редко — мама о котлетах забывает, и тогда коричневая корочка чернеет, превращаясь в уголь. Вообще-то Никита горелые котлеты не любит, но сейчас вдруг захотелось откусить именно такую, обугленную. Чтобы на зубах захрустело.

Никитос понял, что ещё немного, и он погибнет позорной смертью — захлебнувшись слюной.

Перевернулся на другой бок и постарался напомнить себе о душевных ранах. О том, что его никто не понимает. О равнодушии мира. О капустном салате…