Читаем Типософия современности полностью

– Слушай. – заторопился дед, пока внук не отключился. –Я это. Котлеты сделаю…Ладно. Сам разберусь.

– Давай, дед. До встречи.

Дед Вилкин поднялся из-за стола, покрытом клеенчатой цветочной скатертью. Прошел в зал и положил телефон на крышу старинного телевизора «Панасоник». Накрыл телефон льняной узорчатой салфеткой. На кухне открыл минский бессмертный холодильник. Достал из морозилки красную глыбу лосиного мяса и положил его в глубокую алюминиевую кастрюлю. Долго искал крышку и не нашел. Поставил кастрюлю с мясом на холодильник. У Чубайса – рыжей европейской лайки были профессорские мозги, но имелся дерзкий кошак Фитюлькин. Утром дед Вилкин вылил несколько ведер на янтарный некрашеный пол. Прошелся мокрой тряпкой по шкафам, серванту и лопушистому малахитового цвета фикусу. В кухне на клеенчатой цветочной скатерти из блестящих начищенных частей собрал безоговорочный шедевр. Артефакт ушедшей Атлантиды. Железную мясорубку с перламутровой ручкой. Фарш вышел суховатым. С лосятиной всегда так. Добавил дед водички, яйцо, соль и самопальной смеси из разнообразных перцев. Они с внуком любили поострей. Жарил котлеты в чугунной толстостенной сковороде. В «Пятерочке» затарился кактусовым самогоном и тортом «Сказка». Когда выходил из магазина, вовремя заметил на балконе стопятнашки Ёптеля. Тот занял свою ежедневную позицию. Сидел в соломенной пляжной шляпе, катал в зубах скрюченную по особой ёптелевской методе беломорину. Домой Вилкин пробирался задами. Через технический пруд и пожарку. По колено в лопухах и репейниках. Когда все было готово, и дед Вилкин успокоился перед окном в ожидании, то петь все равно не перестал. Как затянул вечером после разговора с внуком песню про дельтаплан, так и не мог остановиться.

– Бу-бу, бу-бу, бу-бу, бу-бу, бу-бу, бу-бу. Мой дельтаплан. Мой дельтаплан.

Пел про себя, конечно. Он же Вилкин, а не Леонтьев какой-то.

– Вот помру скоро.– размечтался старик. – Если у внука с его девкой все как нужно, надо поскорей скопытиться. Внук все равно сюда не вернется. А тут дом. У него хороший дом. Сад. Газ провели и вода в колодце. Не вода, а персик. Хочешь живи, хочешь…Продадут, конечно …– согласился сам с собой старик. – А я на это дуплетом. Бу-бу, бу-бу, бу-бу, бу-бу. Мой дельтапла-ан! Заснув, дед Вилкин петь не прекратил. Положил свою тяжелую с серебряным ежиком упрямую голову на подоконнике рядом с малахитовым фикусом. Раз за разом мелодично всхрапывал, нота за нотой, попадая в основную музыкальную тему. Очень занимательно выходило. Настолько, что дед пропустил, не проснулся, веселый озорной лай Чубайса во дворе, шум в пристроенных холодных сенцах. Внук тоже не решился будить деда. Некоторое время стоял в раздумьях. Боялся, что скрипнет ненужно янтарный некрашеный пол. Вдребезги тогда разобьется нехитрый (12 тысяч пенсия), но такой славный мир. Что останется? Каково это быть разрушителем пусть крохотного, но мира? Внук наконец решился.

– Дед. Дед…Деда. – позвал негромко внук и острожно тронул старика за байковый клетчатый рукав. А дед Вилкин, как будто ждал. Раскачиваться не стал. Зевать или долго тереть глаза руками. Вскочил справным солдатиком и повернулся к внуку. Вспыхнул в зале мягкий шелковый свет из чехословацкой тиарной люстры. Радостный старик поставил на стол алюминиевую кастрюлю, закутанную в шарф. Снял плоскую крышку. Показал духмяный котлетный рай. Обжигая ладони, приволок из холодильника текилу. Расставил мейсенские гедеэровские тарелки из румынской зеркальной стенки и наполнил венгерские иссеченные древесным узором рюмки. Лепота и полный СЭВ! После двух, почти одновременных рюмок, дед подцепил вилкой котлету прямиком из кастрюли. Положил внуку, а потом себе. Нет ничего лучше, чем горячая лосиная котлета и салатовая текила из «Пятерочки» Поистине они были созданы друг для друга.

– Ты чего не раздеваешься?

– Потом…Давай еще выпьем, дед.

Выпили. Деду совсем похорошело. Через вернувшееся бу-бу-бу-бу, мой дельтаплан сквозили колкие необязательные мыслишки.

– Бу-бу-бу…Какой-то толстый стал…Мой дельта… И шапку не снимает.

– Ты останешься? – спросил дед.

– Наверное…Дед. У тебя деньги есть?

Дед Вилкин полез в карман, вытащил коричневый со стертыми уголками кошелек. Внук поморщился.

– Помнишь, ты говорил. Урал наш с коляской продал.

– Когда то было…Ёптель купца в Стефаново нашел. Боброва помншь? Участкового? Только освободился. Для души взял и на рыбалку, конечно. А ты что? – старик несильно игриво стукнул ладошкой по столу. – Жениться собрался?

– Можно так сказать.

Старик не замечал, а все это время внук говорил с кем угодно. Обращался к фикусу, румынскому серванту, под стол, где мирно сосуществовали Чубайс с Фитюлькиным в ожидании очередного котлетного транша. В глаза деду смотреть упорно отказывался.

– Значит нету денег. – спросил внук у Сергея Шнурова, в виде постера висевшего рядом с холодильником.

– Сейчас, сейчас…Ты это…Кушай…

Старик шелестнул вьетнамскими бамбуковыми палочками. Они закрывали проём темной спальни и быстро вернулся назад.

– Гляди а?

– Красота. – безжизнено восхитился внук.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Айза
Айза

Опаленный солнцем негостеприимный остров Лансароте был домом для многих поколений отчаянных моряков из семьи Пердомо, пока на свет не появилась Айза, наделенная даром укрощать животных, призывать рыб, усмирять боль и утешать умерших. Ее таинственная сила стала для жителей острова благословением, а поразительная красота — проклятием.Спасая честь Айзы, ее брат убивает сына самого влиятельного человека на острове. Ослепленный горем отец жаждет крови, и семья Пердомо спасается бегством. Им предстоит пересечь океан и обрести новую родину в Венесуэле, в бескрайних степях-льянос.Однако Айзу по-прежнему преследует злой рок, из-за нее вновь гибнут люди, и семья вновь вынуждена бежать.«Айза» — очередная книга цикла «Океан», непредсказуемого и завораживающего, как сама морская стихия. История семьи Пердомо, рассказанная одним из самых популярных в мире испаноязычных авторов, уже покорила сердца миллионов. Теперь омытый штормами мир Альберто Васкеса-Фигероа открывается и для российского читателя.

Альберто Васкес-Фигероа

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза
Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги