Тирант Белый

Будучи во всем том уверенным, Сципион сам приказал привезти карфагенских лазутчиков в войско римлян. Юлий Цезарь, столь же великодушно, отпустил схваченного Доминика, одного из выдающихся рыцарей Помпея, своего врага. Устроив ему побег, Цезарь позабыл о нем, не заботясь, что беглец знает множество его секретов. А однажды, обнаружив записи с тайными сведениями своих врагов, он сжег их, не пожелав ознакомиться с ними. Пусть не думает государь, что лишь случайно стоит при его титуле слово «светлейший»: поставлено оно для того, чтобы его душу, близкую Богу и далекую от всяческой суеты, не омрачало ни единое облако страданий, не туманила ни единая слеза печали, не леденил страх и не заволакивал дым дурных плотских желаний. Пусть помнит он, что гнев в государе отвратителен; сами жестокие слова в его устах уже противозаконны и греховны, тем более что он имеет в руках больше средств принести людям вред, чем другие. И пусть не сомневается он в правдивости слов Сенеки во второй трагедии:^[368]

«Над всяким царством стоит высшее царство». И так, изгнав от себя гнев и страх, сблизится он со своими подданными, и все, что приказывал он им, прикажет и себе, ведомый своим господином, то есть Господом. Пусть избегает он гордыни и зависти, пороков не государей, но обычных людей. Разве есть повод для спеси у государя, которому всемогущий Господь, его создатель, оказал столько добра и отпустил столько даров, что ему вовек не расплатиться? Как может завидовать тот, кто не видит над собой никого, а себя видит стоящим над всеми? Пусть уразумеет государь, что правда основана на полном доверии. Тому, кто лжет, не верят и тогда, когда он говорит правду. Великие же истины и с крупицей лжи не должны смешиваться. И если желает государь, чтобы ему верили, пусть всегда говорит правду и приучит свой язык никогда не лгать. Ибо никто не бывает так нелеп и так опасен, как лживый правитель, при котором устои его государства, непрочные и колеблемые его клеветой, непременно дрогнут. Крепким и надежным должно быть слово того, в ком коренится надежда и защита стольких народов. Никогда не лгать обязан тот, кому не должен лгать никто, если только такое возможно. И отчего быть льстецом тому, кто никого не боится, ни от кого не желает что-нибудь получить? Ведь именно страх и корысть, кажется мне, и раззадоривают льстецов. Пусть также остерегается государь воздавать хвалу себе самому: не словами, а делами должен он ее заслужить. Пусть никому не шлет угроз и не приходит в гнев, ибо не пристало это государю, который может привести в ужас одним своим взглядом; а отомстить за себя ему стоит, когда вновь обретет он покой, да к тому же — даровав прощение, ибо сие есть лучшая месть и наказание из всех возможных. Пусть воздержится он чересчур радоваться, особливо когда озабочен великими делами по управлению своим государством. Не должен он также и впадать в тоску, если сохраняет при себе свои доблести и божественное свое великолепие. Пусть не пренебрегает ничьими делами и просьбами, ибо Господь его создал не только для него самого, но еще более — ради общего блага. И пусть знает государь, что каждый раз, когда помогает он своим подданным, занимается он своими собственными делами. Пусть умерит он суровость правосудия беспристрастием, а жестокость пусть сдобрит великодушием; к осторожности пусть примешает веселье, к проворству — зрелость, к уверенности — предупредительность, пусть в умеренности находит удовольствие, в легкости — внушительность, в еде — пользу, в сладостях пусть будет сдержан, в речах мягок, в наказаниях милосерден, в советах — доверителен, в суждениях — независим; пусть смеется последним, пусть садится с изяществом, а выступает со степенностью. Пусть поспешает награждать и медлит карать; пусть наносит удар врагу своему с радостью, а согражданину, коли он того заслужил, — с грустью. И пусть, по примеру великого государя, преступления его подданных будут для него словно собственные раны, которые невозможно исцелить, если не притронуться к ним и не врачевать их. Как говорит Тит Ливий

^[369]

, должен государь наказывать преступников со стенаниями и слезами, как если бы вырывал он свои внутренности. Пусть проникнется он мыслью о том, что государь должен походить на Господа милосердием и что неправы были те философы, которые его не признавали. Великодушие — добродетель государей, без него не достойны они ни править королевством, ни называться королями. Человеколюбие свойственно людям по природе их, а не по добродетельности, и ежели оно отсутствует в ком-то, то это скорее странность, чем порок. Тем паче пристало сострадание государю или королю, нежели остальным людям, потому как он превосходит всех, занимая первое место. Должен государь быть воздержанным, ибо сие украшает всех людей, а государей — в особенности: нет ничего прекрасней целомудренного государя и ничего отвратительней государя сластолюбивого.