Тирмен

Вначале не давала покоя песня про стальную птицу. В исполнении Адмирала Канариса она лишь пугала воробьев, а вот старшина Канари пел прекрасно – сильным, хорошо поставленным баритоном. Обычно они собирались на 9 мая. Андрей приносил пару бутылок любимого крымского «бастардо». «Под облака летя вперед, снаряды рвутся с диким воем, смотри внимательно, пилот, на землю, вспаханную боем…» На войну старшина не успел – восьмилетним пацаном в 43-м попал в только что созданное Харьковское суворовское. Зато после отслужил по полной законный старшинский «четвертак» – от Чукотки до Венгрии, от Египта до Ямала.

«Пилоту недоступен страх, в глаза он смерти смотрит смело. И, если надо, жизнь отдаст, как отдал капитан Гастелло…»

После трагического случая с Андреем старик (тогда, в 1984-м, так его еще никто не называл) впервые взбунтовался. Это был, конечно, бунт на коленях, но все-таки, как ни крути, протест, несогласие, выражение возмущения. Стать во фрунт перед непосредственным начальством для выражения претензии было невозможно, поэтому он написал рапорт.

Песня про стальную птицу не уходила. Кондратьев попытался вышибить клин клином: «В Москве гулял когда-то Ленька Пантелеев…» Вот ведь придумают! Даже если неведомый сочинитель не удосужился узнать, что Фартовый орудовал исключительно в Питере, к чему приплел Губчека? Столичными грабителями занимался МУР, в крайнем случае – МЧК, у губернской чрезвычайки были иные задачи. С февраля 1922-го в стране действовало ГПУ. Эдак скоро споют «По Куликову полю танки грохотали». Или самолеты. Звено Андрея Канари атакует…

Трамвай честно катил по знакомым улицам, но Петру Леонидовичу казалось, что вагоновожатый тормозит, саботирует, пытается помешать. Тирмен не опаздывает, он, словно Великое Дао, никогда не торопится и всегда успевает.

Экзотическую цитатку про Великое Дао занес в их узкую компанию все тот же Канари. Правда, в исполнении бывшего старшины «Дао» превратилось в «Даму», отчего смысл несколько изменился.

Рапорт старик писал три дня. Не имея возможности отправить его начальству (как горько пошутил кто-то, с равным успехом можно звонить по телефону архангелу Гавриилу), прочел рапорт на заседании «Драй-Эс». Осветил вопрос подбора, подготовки и воспитания кадров. Указал на допущенные ошибки – и, обобщив имеющийся передовой опыт, предложил конструктивное решение.

Сектор распустили через два дня – без всяких объяснений.

Рапорт дошел по назначению.

Именно в 1984-м Петр Леонидович всерьез стал размышлять о преемнике. Кто сменит его в скромной каморке паркового тира? За эти годы было отбраковано несколько кандидатов, и старик подумывал пустить дело на спасительный самотек. В конце концов, Великая Дама всегда приходит вовремя.

Подъезжая к площади Советской Украины, которую он помнил еще Николаевской, Кондратьев сообразил, что придется делать пересадку. Времени оставалось достаточно, но эта сущая мелочь расстроила окончательно. Стоять на продуваемой ветром остановке, то и дело подходя к ледяным рельсам, с нетерпением глядеть в глубь улицы, откуда должен прийти нужный вагон…

Артуру, томящемуся в застенках райотдела милиции, придется поскучать. Сам виноват, если по справедливости. Вчера вышел на работу после недели праздничного загула – и вот, пожалуйста! Все, как всегда, плюс сопротивление стражам порядка. Мелькнула и пропала суетная мысль предоставить инициативу в данном вопросе Великой Даме. «И аз воздам» – ее компетенция.

Не-Короля старик взял в тир исключительно из жалости, а также из живого до сих пор чувства фронтового братства. Из такого не вылепишь тирмена, как ни старайся. Но в последнее время «афганец», годный лишь на скромную роль сменщика-дублера, стал подводить слишком часто.

Трамвай – гремящая, давно не ремонтированная «шестерка» – замер на нужной остановке без двадцати минут два. Две минуты форы, хотя старик рассчитывал на пять. И здесь не слишком повезло.

Идеального места для работы на «целевых выездах» Петру Леонидовичу встречать не приходилось. Он даже слабо представлял, какое оно, идеальное. Полупустое, плохо освещенное кафе, яркие фонари на улице, мертвая тишина – и огромные часы на стене дома напротив? Все эти составляющие в его практике бывали неоднократно, но, как правило, в неудачных сочетаниях. Кафе заполняла шумная толпа, фонари на улице не горели, часы…

Часы, естественно, стояли.

Старик глянул на циферблат верной «Победы», вздохнул, поправил сползший на нос «пирожок», вновь покосился на то, что увидел, сойдя с трамвая. Огромная желтая стена, грязные окна тяжелого толстого стекла, намертво запертая дверь. То ли завод, то ли закрытый проектный «ящик». Потому и часы над входом. А что стоят, так это наверняка из-за режима секретности.

Улица пуста, освещение дневное. Кафе имеется – летнее, засыпанное грязным снегом. Тихо, но тишина неприятная, вязкая.