Тит. Божественный тиран

Когда Тит выбрал шестьсот всадников, чтобы они осмотрели окрестности города, я попросил разрешения отправиться с ними.

Мы направились к Иерусалиму.

23

Увидев стены, башни и укрепления Иерусалима, я задрожал. Они вздымались до самого неба и закрывали горизонт, нависали над оврагами и взбирались на холмы, сверкая на солнце так, словно каждый камень был зеркалом.

Тит держался впереди нас. Кони нетерпеливо били копытами о землю. Тит казался невозмутимым, но его конь, чувствуя беспокойство и нетерпение всадника, встал на дыбы, отпрянув. Тит вцепился в его гриву, желая осадить, но конь сопротивлялся.

Так начались военные действия.

Нужно было перейти через овраги долин Геенна и Кедрон, чтобы добраться до первого пояса укреплений, ближайшего к нам, основание которого я уже различал. Огромные камни, соединенные расплавленным свинцом, были отполированы так, чтобы враг не смог уцепиться за шероховатости и забраться на стену. Но даже если бы кому-нибудь это и удалось, нужно было еще захватить башни, которых я насчитал более ста шестидесяти. Я знал названия самых крупных из них.

Иосиф Флавий столько раз описывал мне этот город, «самое священное сокровище», что я мог распознать даже издалека еще две линии укреплений, примыкавшие к огромным стенам Храма, под защитой крепости Антония и четырех башен по углам. Они простирались вплоть до дворца царя Ирода, около которого также возвышались три башни — Фацаэль, Гиппика и Мариамна. Самая грозная восьмиугольная башня Псефина находилась на углу первого ряда укреплений. Она была так высока, что с ее вершины, если верить Иосифу Флавию, можно было различить вдалеке, на западе волны Средиземного моря, а на юге — пески Аравийской пустыни.

Наши солдаты молчали. Было слышно только, как бьют копытами кони. Каждый воин, должно быть, как и я, представлял себе груды трупов, которыми будут полны овраги вокруг крепости. Нужно вскарабкаться вверх через три ряда укреплений, захватить их, взять шестьдесят четыре башни, разрушить крепость Антонию, занять дворец Ирода и пройти сквозь стены Храма. Тогда мы окажемся перед дверями Храма, покрытыми золотом и серебром. А посреди Храма мы нашли бы святилище, до которого можно дойти, сделав двенадцать шагов.

Голосом, дрожащим от гнева и отчаяния, Иосиф Флавий описал ворота, ведущие в святилище. Они были позолочены, как и вся стена. Над вратами переплетались золотые виноградные лозы, с которых свисали гроздья в человеческий рост. Ворота были скрыты драгоценной завесой, сотканной из голубых, белых, красных и пурпурных нитей.

Сколько пройдет сражений, сколько тысяч солдат погибнет, сколько трупов покроют улицы города, заполнят бесчисленные подземелья, которыми холмы здесь изрыты как муравейник, прежде чем римские воины окажутся перед святая святых?

Кто сможет удержать их? Кто остановит их, когда они бросятся грабить огромные сундуки, полные золотые и серебряные монеты со всех концов земли? Как голос Тита сможет перекрыть рев солдат, ставших наконец победителями? Скольким евреям удастся выжить?

Я понял отчаяние Иосифа Флавия, когда увидел Иерусалим, окрашенный багровыми сумерками в цвет крови.

Я подошел к Титу. На нем не было ни шлема, ни лат, грудь и шея обнажены. Я крикнул ему, что нужно отойти подальше от крепостных стен. Евреи были коварными стрелками. Помнит ли он, как ранили Веспасиана во время осады Йодфата? Тит колебался, стоит ли ему продолжать осмотр, указал на городские стены и башни, на которых не было видно ни одного человека. Сады и виноградники, простиравшиеся перед первой линией укреплений, тоже были безлюдны. Они походили на шахматную доску, состоящую из квадратов, разделенных живой изгородью.

Тит улыбнулся: чем он рискует?

Я подумал, что город, который кажется пустынным и готовым сдаться, становится от этого еще опаснее.

— Город настороже, — крикнул я снова, — он просто спрятал свои когти.

Я заставил своего коня отступить, хотел увлечь за собой Тита. Но он взмахнул рукой, отдавая приказ двигаться вперед, мы оказались среди изгородей и фруктовых деревьев и направились к башне Псефина.

Внезапно, как из-под земли появились люди, они обрушились на нас, стали бросать копья, а выпущенная ими туча стрел накрыла нас смертельной тенью.

Наше войско раскололось. Одни солдаты развернули коней и ускакали прочь. Другие, среди которых был и я, окружили Тита плотным кольцом. Тит поднял меч и, повернувшись лицом к врагу, ринулся на евреев с такой отвагой, что их ряды расступились, и мы поспешили за ним в эту брешь.

Я видел — или мне показалось, что видел, — среди еврейских воинов молодых женщин. Я подумал, что Леда бен-Закай может быть среди них.

Ряды евреев сомкнулись позади нас, их стрелы разили нас в спины, и то один, то другой всадник вдруг падал на шею лошади, цепляясь за гриву, чтобы не упасть. Я не спускал глаз с Тита. Стрелы и копья, свистели мимо него, будто сам бог мешал им попасть в цель.

Мы бросились галопом прочь, и нам в спину еще долго неслись победоносные крики евреев. Они выиграли первую схватку, им удалось обратить в бегство лучшую римскую кавалерию.