Тит. Божественный тиран

Но день только начинался. На Марсовом поле были построены когорты и центурии, которые должны участвовать в церемониях, после того как Веспасиан и Тит, одетые в шелк и увенчанные лаврами, с головами, прикрытыми полами туник, вознесут молитвы и совершат жертвоприношения богам Рима.

Я тащил Леду сквозь толпу, наводнившую улицы города. Толпа приветствовала кортеж, повозки, нагруженные добычей, захваченной в Иудее. Я заметил золотой стол, золотой семисвечник, расшитые драгоценные ткани. Вслед за повозками шли украшенные животные, а пастухи были в вышитых золотом пурпурных одеяниях.

Богатство и сила шествовали по улицам Рима.

Я был одновременно удивлен и опьянен такой роскошью. Мимо нас проезжали высокие четырехэтажные декорации, представлявшие сцены войны в Иудее, сражения, осаду города, пожар и разрушение Храма, и даже казни, лес крестов, воздвигнутых перед городскими стенами Иерусалима. Бесчисленная толпа приветствовала Веспасиана и Тита. Они стояли на колесницах, и младший сын, Домициан, на белом коне гарцевал возле них.

Я сжал руку Леды. Несколько раз, охваченный необъяснимой злобой, я даже хватал ее за подбородок, заставляя поднять голову, чтобы она смогла увидеть добычу, статуи богов, декорации в четыре этажа, колонны пленных. Я хотел, чтобы она оценила наше могущество, признала, что восставать против Рима было нелепо и безумно, что Иосиф Флавий был прав, когда проклял Симона Бар-Гиору. Теперь пленные евреи вынуждены будут встать на колени перед храмом Юпитера Капитолийского.

Я надеялся, что она будет мне благодарна за то, что я сделал ее вольноотпущенницей и гражданкой Рима — столицы прославленной непобедимой империи. Я указал ей на закованных в цепи евреев, строивших фундамент огромного амфитеатра на несколько десятков тысяч зрителей. Я указал на других пленных, согнувшихся под тяжестью ноши, прежде они возможно, были знатоками Торы. Их оскорбляли, заставляли смотреть на сцены, где изображалось разрушение святая святых, смеялись над их слезами, когда среди выставленной на всеобщее обозрение добычи они узнавали самые священные для них предметы, когда видели пленных евреев, которых хозяева вынуждали заниматься проституцией.

Со времени взятия Иерусалима и завоевания Иудеи на рынки рабов в Риме выставили столько пленных евреев, что цена на них резко упала, их продавали за несколько драхм ланистам. Во всех городах империи евреев отдавали на съедение диким зверям или заставляли убивать друг друга.

Но Леда, как только я отпустил ее подбородок, уронила голову на грудь. Она отказывалась смотреть, но не могла не слышать криков толпы, когда триумфальное шествие остановилось перед храмом Юпитера Капитолийского. Я рассказывал ей то, что видел: солдаты вырвали Симона Бар-Гиору из группы пленников и, подгоняя ударами бича, подвели к месту казни. Толпа замолчала — слышались лишь свист бича и стоны приговоренного, которого заставили встать на колени на Форуме. На его шею обрушился меч центуриона. Глашатай возгласил, что кара постигла главного врага Рима.

Раздались рукоплескания, а Веспасиан и Тит приступили к жертвоприношениям и резали быков. Они окунали руки в их кровь, чтобы получить от них новую силу. Эти окровавленные руки и пурпурные туники слились для меня в одну кровавую пелену, пошатываясь, я пошел прочь. Мне казалось, что, если бы я не держался за руку Леды, то упал бы на землю.

Это была лишь мгновенная слабость, во время которого я забыл, где нахожусь — я боялся упасть в один из оврагов Кедрона или Геенны возле Иерусалима, где сгнило столько трупов.

Смертельный смрад, гной, бродячие собаки, которые дрались с гиенами и шакалами и зловещими стервятниками за куски плоти, — вот что предшествовало этому триумфу.

Я открыл глаза. Веспасиан и Тит возносили моления богам Рима. Но эти боги больше не были моими. Я увлек за собой Леду и сказал для себя и для нее:

— Господь един.

39

Почти каждый день я повторял Леде, что я верую, как и она, в единого бога. Но она, казалось, не слышала меня. Она сидела на полу, обхватив руками согнутые колени, положив на них голову. Ее волосы, длинным тонким покрывалом падали ей на лицо. Но я продолжал говорить с ней. Я надеялся, что мои слова растопят лед и я увижу, как она поднимается, откидывает волосы, увижу ее лицо, ее глаза.

Я сказал ей, что больше не верю в богов Рима, а бог евреев так похож на бога последователей Христа, что я путаю их. Иосиф Флавий, мой друг, который был одним из священников в Храме, казалось, разделял это убеждение. Агриппа и Береника, такие же евреи, как и он, отмечавшие здесь в Риме свои еврейские праздники, уважали христиан. Павел, римский гражданин, казненный во время правления Нерона, разве он не был евреем, последователем Христа, тоже же еврея и тоже казненного?