Титан империи 4 (СИ)

Ага, и мой отец с Василием, походу, одни из этих счастливчиков.

Мы замолчали, а я продолжил рассматривать звезды. И одну из них украл отец с Зубром?

Блин, как они умудрились? На одну из этих башен и в мирное время хрен залезешь, а они тащились на самый верх под бдительным оком нексов и еще черт знает каких опасностей?

Зубра нужно расспросить обо всем и как можно быстрее, и пусть только попробует не ответить!

Тем временем, Павел Петрович двинулся через людную площадь. Незнакомка с девочкой шла чуть-чуть впереди нас.

— Я гляжу, вы от звезд и глаз не отводите, Евгений, — ухмыльнулся Павел Петрович. — Лучше забудьте о них. Это химера.

— В смысле?

— В смысле неосуществимая и крайне опасная мечта, за которую отряд вашего отца страшно заплатил. Сам он вернулся невредимым, но многие ребята погибли, а Зубр поплатился ногой, когда попытался закрыть Михаила Александровича от настоящей Химеры. Да и со звездой не сложилось, — для двоих этот артефакт оказался слишком мощным, а большая часть силы просто растворилась, не успели они дотащить звезду до безопасного места.

— Печально… Но они же стали сильнее?

— Да. Ведь в звездах находятся океаны силы, сравнимые, наверное, только с Белой Сферой — крайне редкого и очень опасного артефакта. Признаюсь, что мне самому в свое время страшно хотелось залезть на одну из башен и украсть звезду, чтобы сразу и быстро обрести невиданную мощь. Но я вовремя понял, что это дело гиблое. История с вашим отцом — тому подтверждение.

— Что, куда более гиблое, чем лезть на Нексус за Сферами?

— Да, — кивнул ректор. — Эти звезды светят там явно не для красоты, и один взгляд на них заставляет Осколок… волноваться. В итоге внеочередной Прорыв, и лишние жертвы. Я надеюсь, вы не собираетесь повторять подвиги вашего отца?

— Не в моих правилах рисковать жизнью своих союзников.

— И правильно. Тогдашний ректор был человек мягкий, да и заступничество Императора сыграло свою роль. Ваш отец был прощен, а звезду отволокли на вершину той самой башни, в которой мы сейчас изволим пить чай. Видали?

— Уж ее сложно не заметить. Она до сих пор светится?

— Да, в нее же вставили лампочку, — хохотнул ректор. — А так это просто пустая стекляшка. Кто-то называет ее символом воли и смелости. Но я предпочитаю называть ее символом излишней самонадеянности. Ваш отец успешно сочетал в себе и то, и другое. И, уж простите, я совсем не удивлен тем, как он кончил свои дни.

— А это что? — спросил я, когда мы подошли к пирамидальному зданию почти у самой стены Кремля.

Прямо над входом желтела надпись из пяти букв, но вот, как я не бился, так и не смог ни черта разобрать.

— Не трудитесь, — посмотрел на меня Павел Петрович с усмешкой в глазах, — детский мозг запоминает лишь образы и ситуации. Читать он в таком юном возрасте пока не обучен, поэтому такие мелочи, как текст, зафиксировать невозможно. А перед вами склеп, и в нем лежит один из вождей старого мира. Но это неважно. Все, что было до Нексуса — неважно.

И он обвел рукой всю площадь, и вслед движению его ладони площадь начала меняться. Потемнело, краски поблекли, наверху зажглись огни, которые медленно и неотвратимо пересекали небосвод…

— Да, именно так началось Вторжение.

Но картинка изменилась лишь на мгновение. Я моргнул, и снова все пришло в норму. Вернулись свет, тепло и радость.

— Все, что вы видите вокруг — это тысячелетние ценности старого мира, Евгений, — продолжал лекцию Павел Петрович. — За каждым памятником, куполом и зубцом Кремля и даже телом вождя — множество идей, жертв, сомнений, реки крови и новые надежды. Даже думать о том, чтобы тронуть тут что-нибудь хоть пальцем было кощунством. Но… времена меняются.

— От этой площади что-то осталось?

— Конечно, — кивнул ректор. — И много. Но я готов испепелить тут все до самого последнего кирпича, лишь бы остановить вторжение и запечатать порталы на Нексус навсегда. А вы готовы, Евгений?

— Да. Если это поможет спасти человечество, то зачем заботиться о каких-то старых кирпичах?

— Все верно. Однако даже в ГАРМе до сих пор много людей, которые считают, что Москву нужно сохранить для потомков. Идиоты.

Незнакомка с девочкой подошли ко входу в склеп, и ворота сами собой открылись. Перед ними лежали ступени. Вели они во мрак.

Мы приблизились к порогу, и нас обдуло свежим ветерком. Изнутри раздались резкие скрежещущие звуки — словно далеко внизу на огромной скорости носились поезда.

И стоило мамаше с ребенком подойти поближе, как ступени с легким скрежетом пришли в движение и покатились вниз.

Прежде чем ступить на первую ступеньку, незнакомка обернулась и посмотрела сквозь меня.

И вглядевшись в ее глаза, которые на один неуловимый миг блеснули изумрудным блеском, я опешил.

Лицо женщины было чужим, но эти глаза я бы узнал из тысячи.

Амальгама?!

— Надеюсь, не нужно еще раз объяснять, кто она… — шепнул мне на ухо Павел Петрович. — И чем она и ей подобные занимались весь тот день, еще месяцами, а то и годами до этого?

— Нет.

— Хорошо, ведь они до сих пор живут среди нас. Кто-то с самого первого дня. И, уж поверьте, время их не изменило.