«Титаник». Курс по черной Луне

Как оказалось, в своих северных походах тот наткнулся на золотые россыпи. И не какое-то одинокое месторождение. Речь шла о по-настоящему большой провинции, такой как Калифорния или Алдан, расположившейся вдоль течения реки Колыма. Так что вся затея имела одну цель — получить концессию с исключительными правами на добычу полезных ископаемых на землях, которые предполагалось якобы освоить и цивилизовать. Петербургские чинуши должны легко согласиться на такое условие, особенно если дело подмазать взяткой, тем более что они и думать не могут (да и не хотят) будто в тех краях может быть что-то, кроме ледяной тундры и тайги. Само собой, попроси барон денег или помощи правительства, ему бы отказали сразу, как отказывали всем русским исследователям арктических земель от адмирала Макарова до Русанова и Седова. А так… Подписали бы все бумаги, как миленькие, да еще небось посмеялись бы над богатенькими глупцами, пожелавшими с чего-то выкинуть миллионы на ветер…

— Откуда вообще вы узнали об этом? — осведомился Ростовцев, встряхнув невольно головой (та отозвалась мутной болью).

Лицо эсера исказила злая гримаса.

— Ты что же думал, этот скот, этот… — Гомбовский сглотнул ругательство, — палач в морском мундире сам нашел россыпи? В той экспедиции, кроме господина Нольде, были и другие люди. Среди них и наш товарищ, ссыльный студент-«горняк»[14] Николай Богоявленский. Кличка — Князь Серебряный. Мой, к слову, соратник по Нижнему Новгороду, по тамошнему подполью. Хотя это не важно. Он два с лишним года в одиночку, только с проводником из туземцев провел в среднем течении Колымы. Там и наткнулся на золотоносную область, как он считал, не хуже Клондайка и Юкона. Так что Нольде пришел почти на готовенькое. Бедняга Николай не знал, с каким мерзавцем и чудовищем в людском обличье имеет дело, а счел, что тот покинул столицу из-за интриг бездарей и завистников, как барон сам говорил. И думал, что тот поможет ему вернуться — у Коли был туберкулез в позднем градусе, и он рассчитывал, вдруг в теплом климате да при нормальных врачах… И в отчаянии открыл ему секрет своей находки.

— А дальше? — Юрий уже знал ответ.

— Дальше? — Гомбовский в ярости сжал кулаки. — Господин старший лейтенант забрал карту и все бумаги с материалами исследований и просто бросил его умирать в каком-то стойбище. Да вот просчитался барон. Наш товарищ прожил еще достаточно долго, чтобы добраться до людей и сообщить в Комитет о золоте и о Нольде. Оттого только этого немецкого выродка не прикончили сразу.

— Вот как? Ты, значит, хочешь вернуть похищенное у твоего товарища?

(Да все ясно, кто убийца. Гомбовский захотел украсть бумаги барона и не мог отказаться от мысли лично отомстить за соратника).

— Не обо мне речь, Туз, — собеседник зловеще улыбнулся. — Комитет, если хочешь знать, уже два с лишним года как вынес ему приговор за то, что он творил в Эстляндии в девятьсот седьмом. А, ты же не знаешь… Вернулся он из Японии, когда революция уже была подавлена, но бои кое-где еще шли. Пока Нольде сидел в плену, добрые крестьяне сожгли его мызу, видать, вспомнив все добро, что сделали им его предки… Чертовы остзейские немчики! — выругался он. — Слушай дальше, барон сколотил из матросни, из самого отребья, карательный отряд и взялся умиротворять родной край. Убивал, вешал, жег… Как и все баре. Но отличался уж каким-то особым зверством. Было у него одно излюбленное развлечение. Он расстреливал целые семьи, но не всех. Убивал только молодых, даже совсем детей, а стариков щадил…

— Не может быть?! — невольно воскликнул Юрий, подавшись вперед.

— Говорю, что знаю от тех, кто чудом тогда уцелел! — бросил Гомбовский. — Он говорил, что убить еще и их было бы непозволительным милосердием.

— Дальше, — продолжил Витольд, — слухи о его подвигах просочились в общество. И даже Анненский, наш великий поэт и жрец чистого искусства (презрительная усмешка) стихи об этом написал. «Старые чухонки», не слышал?

Стряпчий лишь качнул головой.