«Титаник» утонет

Но роман Уэллса можно прочесть еще и под другим углом, сделав упор на выявление возможностей сотрудничества писателя с обществом, и на возможные политические последствия такого сотрудничества. Для этого надо всего лишь предположить, что некоторые из объявленных в романе событий обладают временными наслоениями.

Самым поразительным примером является сделанное Уэллсом в 1913 году сообщение о будущей мировой войне; начало этой войны он отнес не на ближайшие годы, а на 1956 год[ПН++]. Сознательно допустив ошибку в дате, романист объясняет это следующим образом: «“Освобожденный мир” был написан в предгрозовой атмосфере Первой мировой войны. Каждый мыслящий человек предчувствовал скорое наступление катастрофы, но не знал, как этому помешать; впрочем, в первые месяцы 1914-го только очень немногие отдавали себе отчет в неизбежности столкновения. Читатель, без сомнения, сочтет курьезом, увидев, что в этой книге война отодвинута на 1956 год. Можно, конечно, задаться вопросом почему, так как сегодня подобное несоответствие кажется совершенно невероятным. Автор должен признаться, что к роли пророка он всегда старался относиться философски»[H.G.Wells. La déstruction libératrice, op. cit., р.11.].

Объясняя причину временного расхождения, Уэллс напоминает, что считал необходимым предоставить ученым время ознакомиться с его произведением, чтобы они открыли для себя возможности атома: «Полагаю, желание избежать привычного недовольства со стороны читателя-скептика, равно как и, без сомнения, гораздо более достойная порицания склонность к умолчанию, в определенной степени ответственны за то, что сроки некоторых важные событий были отодвинуты; но, полагаю, если говорить об “Освобожденном мире”, то существовала и другая причина перенести сроки Первой мировой войны, и состояла она в том, чтобы дать возможность химику открыть атомную энергию. 1956 год – а в нашем случае почему бы и не 2056? – не показался нам излишне отсроченной датой для столь великой революции человеческих возможностей»[H.G.Wells. La déstruction libératrice, op. cit., р.11.].

Однако, если предположить, что Уэллс отнес ядерный конфликт на 1956 год, исходя из соображений логики повествования, можно задаться вопросом, не обладают ли в принципе феномены литературного предвидения особыми признаками временно

го наслоения, затрудняющими их немедленное восприятие.

Первое наслоение обусловлено инверсией кривой времени, которую мы встречаем во всех примерах, приведенных в настоящей книге. Когда Уэллс писал свой роман, еще никто не знал ни о разрушительной силе атома, ни о времени начала первого всемирного конфликта. Это первое нарушение временного порядка находится в самом центре феномена предвидения.

К первому нарушению добавляется второе, которое можно назвать наслоением событийного порядка

, оно обусловлено тем, что описываемые события производят впечатление наложенных друг на друга, словно их подвергли механическому уплотнению. Так, мировой конфликт, описанный Уэллсом, воспринимается как наложение Первой мировой войны на будущий ядерный конфликт, словно бессознательное писателя одновременно уловило различные события и объединило их в единое целое, пласты которого приходится разделить, чтобы понять всю их провидческую силу.

Двойная перекрестная игра с темпоральностью требует особенно внимательного чтения текстов, чтобы хаотично не наслаивать видения Уэллса на то или иное конкретное историческое событие, а потому рассматривает их с помощью особой оптической системы, позволяющей трактовать феномены грядущего в зависимости от сложности способов их преломления, когда они являются одновременно и объявленными, и искаженными.

Вопрос временного наслоения приводит нас в самое сердце сюжета этой книги. Ибо от толкования этого наслоения зависит роль, которую мы отведем предвидениям писателей при формировании государственной политики.

Опираясь на приведенные примеры, вряд ли можно отрицать, что писатели обладают даром – разумеется, не претендуя на уникальность, – выявлять тенденции, которые я называю линиями разлома и расположенные на этих линиях точки разрыва. Такая схема, навеянная исследованиями сейсмических явлений, не предполагает ни обращения к трансцендентным видам знаний, ни к модификации временности, ибо она создана исключительно с целью добиться признания способности писателей, как и других прозорливых людей, наблюдать окружающую действительность и из этих наблюдений делать выводы о том, что произойдет в будущем.

Но, говоря о предвидении, мы не можем оставить в стороне и его другую, более загадочную грань, именуемую предчувствием. В этом случае речь идет не о том, способны ли писатели, вглядываясь в день сегодняшний, аргументированно предсказывать основные тенденции будущего, а о том, могут ли они описать то событие, при котором они, сами того не сознавая, присутствовали в будущем.