А Валера внес свой вклад: на фронт были отправлены бронежилеты. Не супер-пупер, но, как практика показала, вполне останавливающие пули из финского автомата. Впрочем, здесь Аня тоже поучаствовала: наладила производство нужного полиэтилена…
Все это помогло серьезно сократить потери в Красной Армии. А Мерецков, «осознав свою ошибку», смог быстро составить рабочий план преодоления линии Маннергейма — и шестого февраля война закончилась. Как оказалось — очень вовремя: как раз шестого после обеда (через два часа после подписания «мирного договора») к норвежским берегам подошли британские корабли с десантом. Но раз десанту стало делать нечего, то как подошли они, так и отошли.
И расстроилась по поводу окончания этой неуклюжей войны лишь Оля — то есть она расстроилась не потому, что война закончилась, а потому что Молотов проигнорировал ее совет. Или Сталин проигнорировал, но «дезавуировать указ Александра о передаче герцогству Финляндскому Выборгской губернии» никто не стал…
Впрочем, это было единственным её поводом для огорчения. Поводов же для радости оказалось больше: например, Лаврентий Павлович согласился с её доводами относительно интернированных поляков. Точнее, доводы это были Светины, но товарищ Сухов и Петруха, посовещавшись недолго, решили Светлану к Берии не пускать: язык у нее был подвешен неплохо, знаний истории (в том числе и «будущей») имелось в избытке, так что шанс что-то ненужное сболтнуть сгоряча явно казался не нулевым. Оля же всю информацию донесла «с чисто экономических позиций» — и уже в апреле сорокового года британские (и американские, и даже аргентинские) корабли начали перевозку ненужных поляков из Мурманска на сугубо туманный остров. Массовую перевозку, так что уже к началу мая СССР покинуло чуть больше двухсот тысяч поляков. Причем перед отправлением в Мурманск (из лагерей особенно) каждый поляк писал заявление о том, что он «сильно желает бороться за освобождение Польши и просит отправить его в Британию для вступления в армию правительства в изгнании»…
С британцами о такой «эвакуации» договориться удалось очень просто. Островитяне всегда были не прочь повоевать чужими руками, и вовремя подсунутая одному британскому политику (с фамилией на букву «Ч», но не Чемберлену) идея отправить поляков «на континент» в Англии много кому понравилась. Так что если женщины и дети (коих было все же немного) и достигали берегов туманного Альбиона, то мужчины, способные держать оружие, оказывались во Франции без пересадок. Что, впрочем, французам помогло не очень.
А полякам — не помогло совсем: когда к концу июня немецкая армия допинала французскую до Дюнкерка, британцы вывезли к себе исключительно французов…
Валентин с Петрухой принялись, начиная с ранней весны сорокового года, «обустраивать советскую власть» в новых областях Белоруссии. На самом деле примерно полторы сотни офицеров из института Слащева занимались постройкой разнообразных «оборонительных сооружений», а товарищ Климов усиленно пинал Первого секретаря Белоруссии на предмет «срочного околхоживания» бывших помещичьих имений. Местные мужики на работу в эти поместья не желали идти принципиально (как и в любые другие колхозы), так что пахать и сеять приходилось привозимым из Особого Боровичского района «старшим школьникам». То есть это были все же не настоящие школьники, а ребята, школу уже окончившие, лет по семнадцать-восемнадцать и довольно неплохо освоившие нехитрые сельскохозяйственные инструменты типа тракторов, сеялок и сажалок. Причем в основном все же сажалок: по Олиному совету всю доступную землю засаживали картошкой.
Картошка — фрукт в целом неприхотливый, если бы не мелкие особенности ее выращивания: кусты нужно окучивать, к тому же и не один раз. Однако вручную окучивать её было долго, да и некому было этим заниматься, а гусеничные трактора для такой работы в поле не годились. Вот и приходилось Петру Евгеньевичу до хрипоты ругаться с Пантелеймоном Кондратьевичем на предмет «приоритетной передачи во временные колхозы (именно так именовались выездные бригады боровичан) тракторов» уже Минского завода. С одной стороны «по Конституции» белорусское правительство имело полное право самостоятельно распоряжаться продукцией завода так как он был выстроен на деньги белорусского бюджета (точнее, на выручку с продажи картошки государству в тридцать втором году) и считался «республиканским предприятием», а с другой — все оборудование заводу поставило Девятое управление. К тому же и «временные колхозы», несмотря на то, что в них работали «приезжие», тоже считались белорусскими — но тракторов, и в особенности тракторов колесных стране остро не хватало и республика могла за них получить много различных благ от других республик…