Тициан

Зимой, особенно в непогоду, когда подолгу стояла высокая вода и жизнь в городе полностью замирала, братья отправлялись на побывку домой, чтобы поменять износившуюся одежду и обувь и отъесться на вольных хлебах. Обычно юнцы возвращались обратно, нагруженные сырокопчеными окороками, колбасами, головками острого овечьего сыра, бутылями оливкового масла и бурдюками с добрым домашним вином. А Тициан непременно находил в кармане своей куртки немного денег, вложенных матерью, о чем свидетельствует их двоюродный брат нотариус Винченцо Вечеллио.[13]

Долгое время считалось, что в один из очередных приездов к родителям Тициан написал на стене соседнего дома изображение Мадонны с младенцем, держащим сферу, и ангелом. Побывавший в Пьеве ди Кадоре в 1878 году знаменитый Кавальказелле, обладавший тонким чутьем исследователя и редко ошибавшийся в атрибуциях, доказал, что фреска из-за пристройки оказалась внутри дома, а потому и сохранилась. Написал ее не Тициан, а другой, более поздний художник из рода Вечеллио, также нареченный Тицианом. От других его работ ничего не осталось.

Работа у Дзуккато отнимала весь световой день. Небольшой перерыв для полуденной трапезы наступал с ударом Марангона на колокольне Сан-Марко. Так в Венеции зовется главный колокол — по названию плотников (marangoni) с расположенных неподалеку судостроительных верфей Арсенала, где их, бывало, насчитывалось более десяти тысяч человек. Их труд был воспет Данте в «Божественной комедии»:

И как в венецианском Арсенале

Кипит зимой тягучая смола,Чтоб мазать струги, те, что обветшали,И все справляют зимние дела:Тот ладит весла, этот забиваетЩель в кузове, которая текла;

Кто чинит нос, а кто корму клепает;Кто трудится, чтоб сделать новый струг;Кто снасти вьет, кто паруса латает…

(«Ад», XXI. Перевод М.Лозинского)

Удары того же колокола возвещали об окончании трудового дня. Тогда вся Венеция, принарядившись, дружно высыпала на улицы и площадь — площадью, Piazza, до сих пор зовется лишь Сан-Марко, а все остальные, даже внушительных размеров, называются campi, то есть поля, где когда-то первые островитяне разбивали свои огороды.

Удивительна вечерняя жизнь Венеции, полная веселья, приключений, факельных шествий, музыки и песен гондольеров. В те годы гондолы были выкрашены в разнообразные яркие цвета, но после избавления от смертоносной чумы в память о десятках тысяч умерших сенат республики издал в 1562 году указ, обязавший впредь покрывать все гондолы только черным лаком. Традиция сохраняется до сих пор, равно как и форма ростры на гондолах с шестью выступами по числу Sestieri — административных районов города.

Заводилой в мастерской был Валерио Дзуккато, который на правах старшего увлекал за собой ребят бродить по лабиринту вечерней Венеции, когда в тавернах несмотря на запрет властей наступало время азартных игр в карты или в кости. Кое-где разыгрывались кулачные бои между соседними кварталами. Шли стенка на стенку и бились иногда до крови, так что приходилось вмешиваться стражам порядка. Память о тех боях до сих пор сохранилась в названиях двух мостов: мост Войны (ponte della Guerra) и Кулачный мост (ponte dei Pugni).

Зазывалы у входа в театры, — а их в городе было немало, — приглашали посетить представление с музыкой, песнями и танцами. Иногда повзрослевших ребят заносило в злачные места в квартале Сан-Самуэле, где гостеприимные девицы принимали всех без разбора, независимо от возраста. У молодежи была тогда в ходу шутливая присказка:

Узкая улочка Сан-Самуэль,Ты нам мила, как веселый бордель.

Нравы в тех местах были жестокие, и за попытку увильнуть от оплаты можно было поплатиться жизнью. Интересы девиц ревностно защищали бравые парни, о которых сохранилось пугающее название одной из улочек — переулок Убийц (terra' Assassini). Трупы их жертв бросали в канал, и они бесследно исчезали в море, куда прилив уносил их вместе с мусором. Для любителей острых ощущений в городе насчитывалось более 11 тысяч легальных жриц любви, которые должны были исправно платить налог, пополняя городскую казну. Им вменялось в обязанность выходить из дома в желтой шали, чтобы быть узнанными в толпе добропорядочных венецианок, но с наступлением сумерек все кошки серы… Существовал отпечатанный «Каталог» с указанием имен куртизанок, их адресами и ценами за услуги, которые падали по мере удаления местожительства девиц от центра.[14] Двоих из них, несколько увядших и потрепанных жизнью, Карпаччо изобразил на картине «Куртизанки» (Венеция, музей Коррер).